Сборник "Иван Опалин" [5 книг]

Петров стал допекать редакционных работников, используя для этого все свое свободное время — а его, как оказалось, у него было предостаточно. О нет, он никому не угрожал и не делал ничего противозаконного. Он просто приходил во Дворец труда, слонялся по кабинетам, задавал сотрудникам безобидные вопросы и не упускал случая напомнить, что они испортили ему репутацию, на работе на него смотрят косо и, если он теперь запьет и на кого-нибудь набросится, виноваты будут служащие "Красного рабочего".

Первой не выдержала Теплякова:

— Послушайте, Поликарп Игнатьевич, но это невыносимо! Ноет, сопит, слоняется из угла в угол, бубнит, несет всякую чушь! Невозможно при нем работать! Может, поставить при входе милиционера и сказать ему, чтобы он никого из посторонних не пускал?

Но это было невозможно. Во Дворец труда каждый день приходили сотни, а то и тысячи человек, и большинство являлось по делу, в отличие от Петрова. Кроме того, он не совершал ничего такого, за что его законным порядком можно было отлучить от редакции.

— Он к вам не приставал? — с затаенной надеждой спросил заведующий.

— Нет! — взвизгнула Теплякова.

"Все ясно — потому ты на него и взъелась", — подумал желчный заведующий. Но когда жалобы стали прилетать с разных сторон, он решил, что пора положить им конец, и уведомил Петрова, что газета согласна опубликовать опровержение достаточно крупным шрифтом, но только не на первой странице, которая зарезервирована для мировых новостей, и не на второй, потому что там идут новости с просторов СССР.

— Теперь уже поздно, — вздохнул невыносимый посетитель. — Все верят, что это сделал я. Им и жена моя говорила, что я ни при чем, а они все равно не верят.

Он продолжал терроризировать редакцию своими неожиданными появлениями. Избавиться от него было невозможно. Он не снисходил до оскорблений или рукоприкладства — он всего лишь приходил и зудел, ныл, канючил без конца. Излюбленных тем у него было две: путаница с Петровым-буяном и жестокосердие сотрудников "Красного рабочего". Последние запирались в кабинетах и бегали от него, но он все равно ухитрялся застигать их в самый неожиданный момент. Все знали историю о том, как он подстерег возле уборной пасынка Оксюковича, лощеного юношу, который числился в газете главным бухгалтером, и засыпал его своими жалобами, так что тому пришлось бежать в туалет на другой этаж.

Впрочем, не исключено, что сейчас пасынок предпочел бы вновь пережить тот унизительный момент, потому что разговор на повышенных тонах в машине редактора достиг, так сказать, точки кипения.

— Я не понимаю, чем ты думал! — кричал Оксюкович. На щеках у него проступили зловещие красноватые пятна, характерные для чахоточных больных. Неожиданно он бурно закашлялся и выхватил из кармана платок. Когда редактор отнял его от губ, Антон и заведующий увидели на ткани пятнышки крови.

— Мы не можем долго сидеть в машине, — вмешался Поликарп Игнатьевич. — Все видят, что шофера нет, а мы тут заняты черт знает чем. Пойдут слухи…

— Они уже идут! — отрубил редактор.

— Мы могли поговорить в кабинете, — заикнулся Антон. Заведующий бросил на него уничижительный взгляд.

— Там слишком много ушей, через пять минут вся редакция была бы в курсе наших проблем. Теперь вот что: сколько денег у вас осталось, Антон?

— Пять с половиной тысяч, — прошелестел тот.

— Что?! — болезненно вскрикнул Оксюкович.

— Костя, не горячись… — Заведующий повернулся к Антону. — Давайте так. Вы продаете все, что у вас есть. Украшения, мебель, ковры… не знаю, что еще. Сколько это даст, в сумме?

— Нисколько, — с вызовом ответил Антон. Судя по его виду, он еще хорохорился и не желал сдаваться без боя. — Я не буду ничего продавать.

— Тогда я звоню в ГПУ и обвиняю вас в растрате 55 тысяч. Выбирайте…

— Послушайте, — взмолился Антон, — но даже если я все продам, то не наскребу и десяти тысяч!

— Куда ты их спустил, скотина? — заревел редактор, не выдержав. — Такие деньги! Куда ты их просадил? На что? Я не понимаю! Многие люди на сто рублей в месяц живут… — Он зашелся в приступе кашля.

— Я ходил на бега… — пролепетал жалкий человечишка. — Рестораны… девушки… Черт возьми, я не аскет! И я не понимаю, почему мы не можем спихнуть все на этого дурака, Колоскова…

— Потому что на документах везде твои подписи, — оборвал его заведующий. — Колосков не лазил в общую кассу… Да, он мухлевал с рекламой, но делал это умно, надо отдать ему должное! Тебе еще у него учиться и учиться…

Антон отвернулся. "И когда уже они заткнутся и отпустят меня", — мелькнуло у него в голове. Разоблачения он не боялся и в глубине души был уверен, что никакое ГПУ ему не грозит. Оксюкович слишком порядочный человек, он сделает все, чтобы защитить семью. В том и беда с порядочными людьми, что они никогда не отступают, даже когда речь идет о защите таких, как он, Антон.

— Уйди, — попросил Оксюкович, обмякнув на сиденье и вытирая рот платком.

— Пошел вон, — сказал заведующий бухгалтеру.

Антон насупился, но проглотил оскорбление и кое-как вылез из машины. Он не закрыл дверцу, и Поликарп Игнатьевич захлопнул ее сам.