Сборник летописей. Том III

Прежде чем приступить к торжеству, [Газан-хан] из уважения к исламу призвал сейидов, имамов, шейхов, казиев и благочестивых людей и пригласил заодно и прочую братию [разных] общин. Он обратился к собравшимся и повел тонкую речь красноречивым языком и в изящном изложении о непостижимых путях истины и о знании, увещевал и убеждал людские общины и возблагодарил за великие божеские благодеяния. Между прочим, он сказал: «Я, немощный раб, сознаюсь в слабости, недостатках и многочисленных грехах и не заслуживаю того дара и не достоин этой милости. Однако излияние божеского милосердия и сострадания и следы любви и щедрости творца, ‛да будет он могущественным и всевеликим’, по отношению к своим рабам беспредельны. Величина его благодеяния больше того, что сын человеческий и даже весь род людской может отблагодарить. Я не упускаю из виду, что благодарность за то, что весь[675] народ Иранской земли, который отдан [мне] |S 571| на сохранение божественной силой, из милости и доброты приведен в ярмо повиновения мне, является для меня обязательной и необходимой сотнею тысяч уст. Я не обольщаюсь тщеславием из-за имения, которому неделя времени, отобранного у нескольких тысяч человек. В числе разнообразных благодеяний, которые всевышний бог оказал мне по щедроте [своей], одно заключается в том, что он пожаловал мне то, чего не дал другим государям и исполнил заветное желание моих предков. Прекраснее всего то, что рабы его живут спокойно моими трудами, довольны моим владычеством и желают [его]. Основываясь на этих соображениях и предпосылках, я не хотел итти в эту царскую палатку и приемный шатер, как надменный и всемогущий властелин. Надобно, чтобы теперь правитель и подвластные, мы и вы, единодушно, без лицемерия и двуличия вознесли благодарность за это великое благодеяние и, горячо помолившись о прощении грехов, со смирением и покорностью вошли в этот царский шатер и приступили к чтению достославного Корана, исполнению предписаний веры и служению богу, а затем предались бы веселью и забавам». Сказав эти прекрасные слова и помянув с почитанием имя всевышнего господа и посланника [его], ‛да будет над ним мир’, [Газан-хан] благословенной стопою вошел в царский шатер и оперся спиною на подушку могущества. Он приказал принести денег и одежд без меры и счета и, после накормления людей разными яствами, все своею рукой из благодарности пожертвовал, так что всем общинам досталась доля. Трое суток каждая община занималась по своему обиходу чтением от начала до конца Корана и выполнением обязанностей богослужения. В день пиршества [Газан-хан] возложил на голову украшенный драгоценными камнями венец, подобно которому никто не видел, опоясался подобающим поясом и надел на себя золототканные одежды, очень дорогие. Хатунам, всем царевичам, эмирам и приближенным он приказал разубрать [себя] разными украшениями. Все садились верхом на бесподобных лошадей и ездили для потехи.

По окончании [празднества] [Газан-хан] лицо благословенного понимания [своего] обратил к управлению делами владения, изысканию пользы для царства, благосостоянию ра’иятов и ублаготворению всех жителей, не платящих податей.[676] Посоветовавшись с эмирами царства и придворными вельможами, [Газан-хан] приказал, чтобы царевич Харбандэ пробыл зиму в Мазандеране и тамошних краях, а лето в Тусе, Абиверде, Мерве, Серахсе и пределах Бадгиса; эмир Нурин чтобы по-прежнему зимовал с назначенными войсками в Арране и был бы субейе того края; эмир Кутлугшах с войском пошел бы в Грузию, а часть грузинского войска отправилась бы в Диярбекр и, примкнув к туману эмира Мулая, была бы готова к походу на Сирию. Туман Хуладжу чтобы пошел в пределы Фарса и Кермана, дабы если встретится нужда, он присоединился к эмиру Судаку и керманскому султану. Определив таким образом, [все] разъехались.[677] Аминь.

Рассказ о походе державных знамен из города ислама Уджана в Багдад, обстоятельствах, которые случились в пути, прибытии в Васит и Хиллу и принятии твердого решения итти на Сирию

В первый день [месяца] мухаррама лета 702 [26 VIII 1302] государь ислама из города ислама Уджана в намерении итти походом на Сирию направился в пределы Хамадана. В те дни[678] было постановлено, чтобы эмир Нурин пошел в Арран на зимовку и для охраны той области и окрестных мест, но он, не испрашивая пока еще позволения [отбыть], оставаясь при его высочестве, отправился в Хаштруд. Сыновья Шараф-ад-дина Абд-ар-рахмана, которые некоторое время были хакимами в Тебризе, а затем отправились в Румские владения на [должности] мустовфиев, надев черные одежды, просили правосудия при дворе прибежища царства, потому что Низам-ад-дин Яхья сын ходжи Ваджиха, приказал убить их отца.