Сборник летописей. Том III

Когда, таким образом, прошло некоторое время, крупные ученые, благочестивые и благородные, отстранились от этих должностей и дел, да и как почтенные лица могут позволить себе стать на одну доску с таким людом? Но тазикские везиры и хакимы не отпускали почтенных благородных мужей. Они постоянно расхваливали их и, если какой-нибудь негодяй хотел опорочить их доброе имя, они этому |S 619| препятствовали. Вследствие этого некоторые из почтенных и уважаемых казиев по-прежнему продолжали оставаться, но для большей части [их] обстоятельства складывались так, как изложено. Поскольку невежд и пустых людей с ученым видом во владениях имелось много и они видели, что людям, им подобным, удаются большие дела, то они стали соперничать друг с другом. От множества их распрей и споров монголам стала ясна подлость и наглость всех, и они вообразили, что таковы все ученые, что у старейшин и даже у всей мусульманской общины из-за этих невежд пропали честь и достоинство, и они стали совсем бесчестными, презренными и низкими. Каждый эмир и вельможа оказывал покровительство одному из таких людей, и все время то один становился казием, то другой получал отставку. Некоторые довели [дело] до того, что должность казия получали на откуп,[844] тогда как должность казия должны ему давать лишь по его прошению и по ходатайству [за него других лиц], и он [должен] ни от кого ничего не брать. Когда должность казия берут на откуп, то можно понять, какое будет положение. Такие дела свершались и достигли крайнего совершенства в пору Гейхату-хана, когда везиром был Садр-ад-дин, назвавший себя Садр-и-Джехан, и брат его был главным казием, которому он дал почетное прозвище Кутб-и-Джехан, а шейх Махмуд тоже сделался главным шейхом, и часть духовных дел стала зависеть от него. Шариатские должности сдавали на откуп, и по этой причине в минувшие годы дошло до того, что вследствие открытия путей для неосновательных исков, каждый, кто имел какое нибудь имение,[845] считал его хуже сотни врагов, потому что изощренные в хитростях, голодные негодяи постоянно причиняли беспокойство и опорочивали доброе имя почтенных владельцев,[846] обладающих положением и берегущих [свое] достоинство, посредством старых кабалэ, лжесвидетелей, всевозможных уловок и обманов, разновидности которых не имеют предела. Поскольку должность казия сдавалась на откуп, добронравие казия и сахибов Дома суда падало. Они подстрекали истцов, заманивали посулами, затягивали и приостанавливали дела на месяцы и даже на годы. А между тем, они забирали лучшую часть и ежегодно каким-нибудь способом удовлетворяли свою корысть с обеих [тяжущихся] сторон, а тяжба и спор по-прежнему [продолжались]. Множество имений годами оставались спорными, и каждый год на Дом суда расходовались средства больше, чем они [имения] стоили, а человек все надеялся: «Иск мой поддерживается, дам-ка я еще что-нибудь, дабы через посредничество хоть часть закрепили за мной». Между тем та голь брала взятки[847] и приобретала известность. Когда подобные им люди видели, что они посредством необоснованных исков выходят в знатные люди, а почтенные люди ради сохранения своего доброго имени кое-что им дают и в Дом суда не идут, а те же, которые идут, ладят с ними помимо воли Дома суда, дают лахик и кое-что получают, тоже рассуждали: «Раз-де мы при помощи сотни ухищрений и трудов не можем в день раздобыть одного дирхема, то нет лучше ремесла и мастерства, чем это», — и все они предприняли такой образ действий. Некоторые имели свои старые кабалэ, некоторые благодаря нахальству и краснобайству стали помощниками для других, некоторые находились такие, что раздобывали кого-нибудь, кто умел писать почерком, похожим на почерк других, писали кабалэ, засвидетельствованные в законном порядке, и помогали друг другу, а находилась и такая братия, которая писала нечто вроде указов бывших султанов и старинные кабалэ неопределенным почерком, помеченные числом сто пятьдесят лет тому назад. Хотя кабалэ без свидетеля не имеет силы, каждый из них шел [к казию] под защитою какого-нибудь монгола или влиятельного человека и спорил с людьми. Откупщики судебных должностей, хотя и не выносили окончательного решения, соблюдая свою пользу, и во время их спора [даже] молчали, не произнося ни слова истины, однако тайком устами аванов судебного заседания сообщали им: «Эти-де люди могущественны, и мы не можем вынести окончательный приговор». Таким способом они жили и попутно кое-что получали. Такое дело было подобно мельнице — чем больше она вертится, тем быстрее становится ее вращение. Положение дошло до того, что во владениях возникло столько неосновательных исков, что и предела им нет. Поскольку неосновательный истец шел [в суд] под защитой могущественного человека, то и бедный ответчик, который является законным владельцем, из |S 624| боязни потерять имущество и доброе имя поневоле обращался к покровительству другого. Вследствие этого обязательно возникала вражда между обоими могущественными людьми. Такова уж природа мира с древнейших времен, что за имущество бьются мечом. Благодаря злополучию этого люда, кончалось тем, что большая часть могущественных людей начала друг с другом спорить и враждовать, и дело доходило до сражения мечом, в особенности потому, что чаще всего неосновательный истец обманно продавал сильному человеку за коня или за сто динаров деревню, стоющую десять тысяч динаров, законно принадлежавшую [своему] владельцу, и на уме у того крепко сидело: эта деревня принадлежала ему, а теперь она моя. Тоже и некоторые деревенские хатибы и прочие из невежества и бесчестности учили его и говорили: «Это-де правильная продажа, деревня твое бесспорное имущество». Когда у монголов, в противоположность предшествующим временам, появилось страстное желание иметь поместья,[848] они в этом [отношении] проявляли много стараний, и стало так, что поместье сразу стало главным предметом судебных дел. Все люди стали опасаться за свои имения, доброе имя и жизнь. Честные казии утомились от проделок продувных негодяев, не имели сил принять мер против [них] и постоянно молили всевышнего бога избавить [их] от этого состояния растерянности.