Сборник поэзии

День даже вовсе может не настать...

Поговорим иль помолчим о том.

Поговорим о том, как шли да шли,

С кем рядышком, а кто нас обгонял

И кутал нас в ликующей пыли,

И на дорогу денежку ронял.

Я ни монетки не подобрала,

Ни пятачка, Господь оборони.

Ты, если подбирал, — твои дела,

И если двушку поднял — позвони.

1988

Благовещение

(картина Беллини)

Со всеобщим секретным благом

Входит к девушке Гавриил.

Строевым архангельским шагом

Он вошел — и шаги смирил,

И натянутая риза

В подколении, как металл,

Изломилась черно и сизо;

Ткань как будто бы пропитал

Прах изорванного бетона...

(Опустелая тьма небес —

И, кометой во время оно —

Бомбовоз, низверженный в лес.)

И, с грядущим сообразуясь,

Вдруг лилея в руке гонца

Заострилася, как трезубец,

Жаждой кровушки и мясца...

А Мария так одинока

И предчувственно так пуста,

Что у Ней чуть припухло око,

Отекли-запеклись уста.

Томной отроческой пустыней

На пришельца глядит Она,

В непробойный, красный и синий,

Плотный кокон заключена.

С нетерпеньем терпит невеста,

Как неслыханная судьба

Уязвимого ищет места,

Полотно отводит со лба,

И под детский платочек, чепчик,

Щекоча волоски бровей,

Сострадательным громом шепчет

Тайну тайн, сужденную Ей.

Но бесстрашно отроковица

Слышит участь Свою и честь,

И грядущего не боится:

Жизнь огромна, и время есть.

Не расширит узкого ока,

Не унизится задрожать.

Что там будет — еще далёко,

Еще надо носить, рожать...

1987

Легенда о льве святого Иеронима

Жил-был святой Иероним,

В подвижничестве поседев.

Монахи жили, иже с ним,

И жил при них могучий лев,

Тьмоогненный, как Божий гнев,

От хищи кротостью храним.

И ласков был Иероним

С громадным львом, как с малым сим,

Велел ему пасти осла,

И преотлично шли дела;

Под вечер лев препровождал

Ослятю с пастбища во хлев.

Достойно поощренья ждал,

Урок исполнив, рыжий лев.

Но как-то увидал осел

Мимоидущий караван,

Взбрыкнул — и с пастбища ушел

Туда, где били в барабан,

Где шли верблюды, скакуны,

Брела ослиная семья,

Блистали где, обнажены,

То меч, то лезвие копья.

И караван иной страны

Сглотнул ослятю, как змея.

В час трапезы вернулся лев

И лег поодаль от стола.

С насмешкой доброй поглядев,

Святой спросил: "Сожрал осла?"

Лев, на безмолвье обречен,

Прикрылся лапой, хвост поджал.

Святой сказал, меняя тон

На утвердительный: "Сожрал..."

И лев, бессмысленно завыв,

Убрался в степь, во тьму, назад:

Как объяснишь, что ослик жив

И что пастух не виноват?

...Лишь через много-много лет,

Робея, в скит вернулся лев.

"Иеронима, — слышит, — нет!

Уж год живем, осиротев!"

И место указали льву,

Где похоронен был святой,

И на могильную траву

Лев рухнул всею немотой,

Скулил, в бессилии кряхтел,

Каменья грыз, когтил песок —

Дорыться, видимо, хотел

До оправданья — и не мог!

И злоба в самый первый раз

Смиренным овладела львом,

И яро грива поднялась

В рыда... в рычанье гробовом.

Ну как ты мог, Иероним,

Уйти, безвинного виня?!

Дозволь, паду я рядом с ним:

Утешь его! Услышь меня!

Ты, осудив его, исчез

В поспешной слепоте ума...

Но отчего же я сама,

Владычица своих словес,

Как лев твой, бедственно нема?

Виновны разве мы своей

Непоправимой правотой?

За всех людей, за всех зверей —

Дай оправдаться нам, святой!

Не то на будущем Суду,

Меж черной тьмой и голубой,

Я тоже слова не найду,

Как этот лев перед тобой.

1987

Перед расставанием

Тебя не будет у меня,

И у тебя меня не будет.

Кто вразумит нас, кто разбудит?

Кто разберет нас, кто рассудит?

Кто нас простит, не обессудит?

Спроси у речки, у огня,

Узнай у ночи и у дня,

Зови собаку и коня!

Но перебежкой деловитой

Собака мчится мимо нас.

В тумане лошадь напоказ

Всплывает пегой Афродитой...

Огонь горит, река течет,

День устает, и ночь подходит,

Всё движется и колобродит,

А вид движения — не в счет.

Всё предано своим делам,

Что только действовать способно.

Всё в мире остается нам,

Тебе и мне, но только дробно.

Святая эта мельтешня

Не приутихнет, не убудет,

Лишь у тебя и у меня

Тебя со мной уже не будет.

1969

Женщина в ковчеге

Белый голубь, сизый мой,

Отворяю настежь клетку.

Прочь лети! Лети домой!

Принеси живую ветку!

Дай нам знак, что есть земля,

Горы, пастбища, оливы,

Дай нам знак, что с корабля

Мы сойдем — и будем живы!

Никому уже не мил

Ищущий дорогу к порту

Наш кораблик без ветрил

И с пробоиной по борту.

Смрад великой тесноты

Раздражает нас, калечит.

Замечал, мой голубь, ты,

Как поглядывает кречет?

Мало в нас телесных сил,

А ума — совсем немножко!

Пес жирафа укусил,

Сожрала котенка кошка!

Все безумствуют — кто как.

С братом я грешить готова...

Голубь сизый, дай мне знак,

Что не сделаю такого!

Дай мне знак, что наш ковчег

Скоро к берегу причалит,

Где безвестный человек

Усладит и опечалит

Жизнь мою, и стану я

Плодородна и прекрасна,

Вроде нашего зверья,

Заселившего пространства!

...Голубь, горюшко моё!

Ты вернулся с веткой в клюве!

Что ж мы сделали, зверьё?..

Что наделали мы, люди?!..

1984

Воспоминание о Пасхальной ночи 1964 г.

Свой свет раскаленный и гул,

Пахучую музыко-речь

Храм словно бы переплеснул

На кладбище — сотнями свеч.

Свист власти и взрывы гульбы,

Дебильные взвизги в ночи,

И шелест беззубой мольбы

Над пламечком ближней свечи...

Глеб, Лена, и Лёва, и я

Стоим средь людской тесноты,

Свет рыженьких свечек лия

На камни, сугробы, кресты.

Обряд мы без веры творим,

Но, тая пред ликом огня,