Сборник работ. Девяностые

Зловещая тишина в зале.

Один человек — это очень много.

Россия тем и жива еще, наверное, что в самые дремучие века и десятилетия в ней обязательно является свой протопоп Аввакум.

* * *

Страна захлебывалась в крови. Маленков возглавлял отдел руководящих партийных органов, он получал всю информацию с мест. В начале декабря 1937 года он пишет проект закрытого письма на имя Сталина, сообщает, что положение недопустимое, что, как показала выборочная проверка, три четверти осужденных ни в чем не виноваты. Сталин отвечает: вопрос слишком важный, необходимо созвать пленум.

В январе 1938 года состоялся пленум. Маленков выступил с докладом. Это было первое публичное осуждение террора. Маленков говорил о безумии, вакханалии в стране. Приводил цифры и факты. Напрямую обращался с трибуны к сидевшим. Ты расстреливаешь людей списками, даже фамилий не знаешь, говорил он Багирову — первому секретарю ЦК Компартии Азербайджана. А ты, говорил Постышеву — первому секретарю Куйбышевского обкома партии, отправил либо в тюрьму, либо на тот свет всех членов райкомов.

Багиров отделывался репликами, а Постышев взял слово: расстреливал и расстреливать буду, потому что вокруг — враги.

Мудрый Сталин знал, чем окончится пленум.

Постышева расстреляли в том же 1938 году.

Багирова расстреляли после смерти Сталина.

Вождь скончался в марте 1953-го, а через месяц, в апреле, Маленков, ненадолго пришедший к власти, решил снова, раз и навсегда, заклеймить массовые репрессии, обвинить не столько Сталина, сколько лидеров партии — в Москве и на местах. Сохранился до наших дней и доклад Маленкова, приготовленный для пленума, и проект постановления. Но сам пленум так и не состоялся: против выступили Хрущев и его окружение.

…Материалы всех судьбоносных пленумов ЦК — июньского и октябрьского 1937 года, январского 1938 года — до сих пор не опубликованы. Засекречены решения политбюро, начиная с октября 1952 г. хранятся под грифом «секретно».

Нет первоисточников — нет анализа — нет и выводов. Значит, мы обречены и дальше продвигаться на ощупь.

Конец Ежова. Добрый Берия

Расстреливали сотни тысяч — политбюро молчало, полстраны бы истребили — не заметили. Но вдруг арестовали двоих, и все политбюро вздрогнуло.

Прежде всегда сначала исключали из партии и только потом арестовывали и расстреливали. На этот раз без всяких партийных церемоний арестовали члена Политбюро и зампреда Совнаркома Чубаря и кандидата в члены Политбюро Эйхе — наркома земледелия и члена Совнаркома. Маленького роста, почти карликовый Ежов почувствовал такую силу, что замахнулся на святая святых — саму власть, которой он подчинялся.

Забеспокоились все, сам Сталин. Масса расстрелянных партийных руководителей, но ведь это Политбюро за подписью Сталина утверждало их прежде на высокие посты, значит, и он, вождь, насаждал «врагов народа».

В надежде остановить репрессивную машину, первым замом к Ежову приставляют Фриновского. А Ежову вдруг предлагают еще и пост наркома водного транспорта. Зачем, наркомат-то никудышный?

Секретарь Ежова сразу понял, что сгущаются тучи, что побочная маленькая должность станет главной. Секретарь — застрелился.

А всемогущий нарком ничего не почувствовал.

Фриновского скоро убрали, как несправившегося. А через месяц, в ноябре 1938 года, Сталин пригласил Ежова к себе в Кремль. Там, в присутствии вождя, а также Молотова и Ворошилова, Ежов написал покаянную записку.

Ю.Н. Жуков:

— Он писал под их давлением. Я держал в руках эту записку. Если бы Ежов писал ее у себя в кабинете, уж, наверное, он взял бы одинаковую бумагу. А тут все четыре листа — разные. Видимо, писал в лихорадке, хватал, не глядя, бумагу из стопок на сталинском столе.

Тут же Молотов традиционным красным карандашом под диктовку Сталина написал проект постановления политбюро. Сначала: «Снять с поста наркома внутренних дел». Потом, видимо, разгорелась борьба, Ежов не сдавался. Строка зачеркнута, вместо нее: освободить… сохранить за тов. Ежовым пост наркома водного транспорта. Поправок много.

Сталин, Молотов и Ворошилов подписали проект постановления. Обычно остальные подписи ставились за считанные минуты: «за» или «согласен». На этот раз подписи появились только на исходе второго дня.

— Неужели боялись?