Сборник работ. Девяностые

Странно, что на стандартный ответ понадобилось пять месяцев;

что письмо не имеет резолюции председателя исполкома, которому было адресовано;

что ответ подписан не начальником Управления по розыску Фатюхиной, а совсем другим человеком, который расписался неразборчиво;

что просьба Н. Бородина возвращена, а не подшита в дело для контроля в будущем (а вдруг объявятся какие-то новые обстоятельства для поиска).

Но все эти странности — мелочь по сравнению с главной странностью. Красный Крест адресовал свой ответ не тому брату, который жив, а тому, который пропал без вести… Взгляните еще раз на письмо, дорогие читатели, вы, наверное, и не заметили: «Уважаемый Александр Семенович!..»

Николай Семенович Бородин написал письмо в «Известия».

Как раз подоспел один из очередных Указов Президента «О дополнительных мерах по увековечению памяти советских граждан, погибших при защите Родины…» Президент постановляет: Кабинету министров СССР подготовить проект соответствующего Закона СССР.

Один из пунктов Указа — в помощь Николаю Семеновичу: «Правительствам республик, исполнительным комитетам краевых, областных Советов народных депутатов совместно с органами Министерства обороны СССР, Министерства внутренних дел СССР и Комитета государственной безопасности СССР в 1991—1993 годах провести дополнительные работы по поиску без вести пропавших…»

Можно бы сказать Бородину, вышел Указ, читайте. Стучитесь.

Но куда, в какие двери?

Прежде чем советовать, надо самому кое в чем разобраться.

* * *

В этом Указе многое неясно, и самое главное — действительно ли речь идет лишь о «дополнительных (здесь и далее подчеркнуто мною. — Авт.) мерах», о чем сообщается в самом названии Указа и о «дополнительных работах», как говорится в тексте? Значит, в принципе дела по этой части у нас идут, видимо, хорошо, это подтверждают первые же строки Указа: «В стране проводится значительная работа по увековечению памяти советских граждан, погибших при защите Родины и при исполнении интернационального долга». Тогда зачем Указ? А вот зачем, далее, впритык, без паузы разъясняется: «Однако советская общественность, ветераны войны и труда, родные и близкие павших озабочены имеющимися фактами равнодушного отношения к памяти погибших…» По давней традиции: общие успехи, отдельные недостатки.

Я задумываюсь. Если мы все 46 послевоенных лет действительно «проводили значительную работу по увековечению памяти», то, конечно, за оставшиеся до полувекового юбилея краткие годы, как предписывает Указ, «дополнительные меры» примем.

А если эти 46 лет мы помнили далеко не все и не всех? Стихи, песни, гигантские памятные комплексы, награждение городов, юбилеи. Это то, чем занята была официальная пропаганда.

Но для истинной памяти надо знать подлинную историю войны. Знаем ли мы ее?

Мы не знаем даже самого главного — итога этой войны, самого святого, того, без чего жить — стыдно. Мы не знаем — сколько нас погибло: отцов и матерей, братьев и сестер, сыновей и дочерей. Сразу после войны с разрешения Генералиссимуса была спущена сверху цифра общих потерь — семь миллионов. К 20-летию Победы разнарядка на гласность изменилась — двадцать миллионов. К сорокалетию цифра выросла до 27 миллионов, затем до 28 миллионов. Видимо, и это не предел.

Любая названная цифра — ложь и цинизм. Потери кощунственно округляются, оприходуются обязательно до какого-нибудь миллиона, словно речь о крупных поставках древесины или угля, где все, что меньше тонны,— мелочь, пыль.

Когда-то, в 1941-м, когда могущественные немецкие дивизии стояли под Москвой и казалось, что никакая сила не остановит их, писатель Андрей Платонов пророчески предсказал: что будет и как будет.

— Победим, — сказал он растерянной соседке, матери Юрия Нагибина.

— Но как?! У немцев танки, самолеты… Как, чем?

Ответил гениально:

— Пузом.

Пузом и победили. Когда-нибудь мы обязательно придем к выводу, что войну выиграли количеством, несчетной массой. Миллионы павших служили нам живой баррикадой. Как это поется торжественно-сурово насчет победы — «Мы за ценой не постоим»?. Только в стране, где десятилетиями жизнь человеческая не имела для власти малейшей цены, слова эти могли распеваться с пафосом, и по отдельности, и хором.

Округленные 20 миллионов — надругательство, преступление.

Если мы за 46 послевоенных лет не сумели установить количество погибших — и на поле боя, и в тылу при верных доказательствах гибели, то как же мы за три года «проведем дополнительные работы по поиску без вести пропавших»?

Главные искажения войны были нам предписаны. Что мы знали о массовых пленениях, о штрафных батальонах, о заградительных отрядах. Теперь уже просачивается в печать донесение Жукова Сталину о победах на фронтах с помощью этих самых заградительных отрядов, когда за цепью атакующих шла вторая цепь — наши автоматчики пристреливали тех, кто остановился, растерялся, свои пристреливали своих. Трусы? Но многим было по 18—19 лет, скороспелки. В растерянности бывал и сам Верховный Главнокомандующий.