Сборник работ. Девяностые

Наверное, Дмитрий Павлович был талантливым человеком. Даже то, чем занялся поневоле, сделало его известным. Имя графика вошло в справочники, альбомы, проспекты, каталоги. Незадолго до смерти Дмитрий Павлович получил письмо из Мюнхена, немцы решили издать справочник лучших европейских художников-графиков и попросили прислать сведения о нем.

Невосполнимым оказалось то главное, ради чего, собственно, и рождается человек. Перед арестом ему было 32 года, ей — 33, они надеялись обзавестись детьми.

Когда вернулся из заключения, ей уже было 46.

Она успокаивала: ничего, останется духовное наследие.

Но Бог прежде всего разделил человечество на мужчин и женщин, только потом кто-то становится талантлив, кто-то нет. Сына не заменит ни один самый гениальный пейзаж на полотне.

Из письма Д. Цупа Эмилии и Василию Коваленко 15 июня 1973 г.: «Мне положено по чину париться до изнеможения и чтобы из деревенской бани сыновья и внуки вели бы меня, как архиерея, под руки. Но… чего нет, того, к сожалению, нет».

Цуп — личность сильная, жизнелюб. Но еще в 1967 году, когда в запасе были и здоровье, и силы, он записал в дневнике: «Одному из нас глаза закроют родные руки, а другому — чужие. Я просто боюсь остаться один, но не меньше боюсь оставить одиноким самого близкого мне человека. Уж пусть этим одиноким буду я».

Очарованный странник

Эту Родину ему бы возненавидеть.

А он бродит по земле, как очарованный странник.

Наверное, это извращение славянской души — любить Родину, которая тебя недоубила.

Для цивилизованной, подвижной западной интеллигенции явление русского интеллигента — почти мазохизм, и всякие объяснения тут темны. Что мать любят всякую — и пьяницу, и воровку. Что художник Цуп любил не политическую систему и не государственную власть. У Паустовского старый бакенщик объясняет детям: «Вот она, Родина, — за стогами».

Каждую весну, в мае, они выезжали из Ленинграда в Уславцево и жили там до поздней осени. Но случалось, Людмила задерживалась с выездом или отлучалась, и тогда он вёл дневник, общаясь с нею мысленно. Так что после возвращения из ссылки, он с ней 40 лет, можно сказать, не расставался.

«Шел, смотрел, думал, опять шел. Набрал охапку соломы, чтобы поджечь и высушить этюд».

Ему все равно куда идти. Хотел «прокатить» до Углича, но опоздал, подвернулся автобус на Угодичи — сел, поехал: «красивое название». Сколько России в этих именах: «У меня была цель проехать через Мусорово, мимо Вёсок и по мосту через Мозгу в Стрелку. Едва прошел Малахово, как меня нагнал небольшой моросной дождь».

Душа — свободна и всегда при деле. К одному и тому же дереву художник возвращается на закате, на восходе, в дождь, в туман.

Но, наверное, очарованный странник, окунувшись в глубину России, настоящей-то России и не узнал? Природа — ниша не только экологическая.

Из записей 60—70-х годов.

«Исчезают деревни, на их месте бурьян. Безлюдье при больших полях. От Елизарово, родины людмилиной мамы, осталось пять домов. На месте кладбища, где захоронена мама,— спортивная площадка. Почему мы, русские люди, так относимся к памяти предков?».

«Берега теряются среди затопленного леса, картина тяжелая, как царство смерти. Россия, Россия, богатство твое во вред тебе».

В дневнике — ежедневные расходы. «Билет на выставку, брошюрка, сыр, колбаса, чай, автобус». «Взял в долг 10 руб.».

Спрос на работы Цупа был, но он, несмотря на скромный достаток, никогда не продавал их, только дарил. Ему важно было, чтобы картина или гравюра попали в хорошие руки. Продажа часто была связана с хождениями в худсовет, так или иначе с конъюнктурой. А он слишком ценил свободу, которую обрел так поздно.

Они оба как бы догоняли упущенную жизнь.

Эмилия Коваленко: