Сборник работ. Шестидесятые

— Ребята, пошли,— сказал он односельчанам так, будто собрались они в клуб.

И ушли на фронт.

…В Волчанске на Черниговщине Фёдор Власович Ивашко работал на текстильной фабрике. Бухгалтером. Высокий, красивый, крепкий. Дело своё знал, люди его любили. В июне 1941 года поцеловал маленькую дочь и, спрятав на широченной груди заплаканное лицо жены, пообещал:

— Все будет хорошо, Машенька. Жди меня. Жди.

И ушёл на фронт.

* * *

Суровой и горькой была та первая военная зима. Несколько раз Старая Русса переходила из рук в руки. Потом её заняли фашисты.

Немцы уже праздновали победу, но в город ворвался вдруг 114-й лыжный разведывательный батальон. Группа смельчаков совершила дерзкий рейд. Немыслимо, но дошли они до самого центра, и уже здесь, у водонапорной башни, завязался неравный кровопролитный бой. И только где-то на окраине, возле курортного парка, все затихло. 29 мужчин и одна девушка оказались в руках фашистов.

Навсегда запомнился местным жителям тот день. Неубранный снег лежал сугробами, чёрный от копоти и пороховой гари. Трещали деревья на лютом морозе. 30 советских бойцов снова, второй раз прошли через весь город. Их вели в гестапо под густым конвоем. Фашисты шли, скрючившись от мороза, в платках поверх пилоток, в плюшевых жакетах поверх шинелей, в валенках, отобранных у наших бойцов. Шагали бандиты — злые и жалкие.

Разведчики шли, несломленные и непобеждённые. Окровавленные, полураздетые, ступали они босыми ногами по ледяной дороге, по чёрному снегу и держали головы прямо и гордо.

Как заворожённые, смотрели на них старорусские женщины, дети. Смотрели с болью и отчаянием. Когда у моста колонна свернула налево, какая-то женщина в тёмном платке закричала безумно: «Ваня!!! Брат!!!».

И кинулась к шедшему впереди окровавленному пленному. Конвойный ударил её по голове автоматом, и женщина упала в снег.

Двадцать пять лет прошло с той страшной зимы. Четверть века, а Ирина Егоровна Тимофеева, теперь уже пенсионерка, так и не знает до сих пор, был ли то брат её или почудилось ей.

Четверть века прошло с тех пор, а соседка её, Евгения Александровна Ершова, теперь уже тоже пенсионерка, все плачет, когда вспоминает тот зимний день. Плачет, не успокоить её…

— Колонна оказалась в двух шагах от меня, и я увидела среди пленных красивую девушку. Совсем ещё молоденькую. У неё была сумка с красным крестом. Шла она без головного убора, а по плечам у неё распущены были темно-русые пышные косы, ниже пояса. — «Ой, косы-то!» — воскликнула я. Потом увидела, что она босая и — не могу, зарыдала я, как дитя. Девушка вдруг повернулась в мою сторону — гимнастёрка у неё изорвана и вся грудь в крови — и сказала:— «Не надо. Только не надо плакать, мама…» — и улыбнулась мне. Я ещё больше заплакала…

Когда пленных вели уже из гестапо, улицы были пусты. Немцы, угрожая расстрелом, запретили подходить даже к окнам. Но из щелей заборов, из чердачных оконцев видели люди, как уже не могла идти девушка, как под руки вели её двое бойцов. Остальные окружили её плотным кольцом, чтобы гитлеровцы не могли пристрелить. Лиц пленных уже нельзя было различить, каждое — как живая рана. Колонну повели к льнозаводу.

Что было потом? Этого никто не узнал.

* * *

Тёплым летним днём 16 августа 1944 года в освобождённой от фашистов Старой Руссе работницы льнозавода разбирали бензохранилище. Хотели оборудовать его под склад. Стены и двери оказались так зацементированы, что ни кирками, ни ломами разрушить их не удалось. Залезли на крышу.

Когда крыша рухнула, люди остолбенели — на каменном полу в конвульсивных позах лежало тридцать мёртвых…

Кто-то закричал из женщин, кто-то потерял сознание… Их мужья с фронта не вернулись, и каждую вдруг пронзило: «А может, и мой тут…».

Среди мёртвых была одна девушка с длинными темно-русыми косами. Вокруг шеи её жгутом закручена косынка…