Сборник рассказов

– Вышел я на проспект, – рассказывает он мне по телефону, – злой и беспомощный. Прошёл метров сто. Вдруг вижу – демонстранты идут с лозунгами. Полиция повсюду. Примкнул я к ним. Полиция и народ ко мне доверием прониклись. Один парень даже повязку дал, чтоб я за порядком следил. Тихо, мирно, интеллигентно подошли к зданию компании. Демонстранты начали скандировать. Директора под ручки белые взяли и к народу вывели. Вышел он, озирается – и тут меня увидел в первых рядах. Покраснел, несчастный…

– Вот такой я чатлах (типа – сволочь, если по-русски)! – завершил Габо рассказ. Привычка была у него такая – любя так себя обзывать, когда самодовольство переполняло его.

Прошло время. Я вдруг заволновался. Почему ничего не слышно от Габо? Стал звонить. Предчувствие не обмануло меня. Габо умер! Я замечал, что на него находило в последнее время, он бывал раздражительным, постоянно матерился. Но кто мог подумать! Рассказывали, когда очередной раз выключили свет, он, быстро натянув пальто, ничего не сказав жене, выбежал на улицу. Был гололёд. Габо поскользнулся и упал. Ударился головой. Через полчаса умер. По еврейским обычаям, его похоронили в тот же день. О его смерти многие узнали после похорон. Я оказался в том числе.

Прошли годы. Вдова продала дом Габо и уехала в Израиль. Флажок Израиля, который красовался в одном из окон, новые хозяева убрали. Сейчас в особняке гранд-ремонт. Но остался скверик напротив дома.

…Я и Габриел сидели на скамейке перед слабеньким фонтаном. Ноябрь. Лучи солнце всё ещё силились пробиться сквозь плотные облака. Небо было аметистового цвета. Ясный, тихий, прохладный день. Клены сопротивлялись приходу холодов и не отдавали листву. Она приняла цвет ржавчины, но не опадала. Порыв ветра вызывал всеобщее паническое трепетание в кроне, и вот два-три листочка нехотя, по замысловатой траектории, долго планировали к земле, чтобы насытиться ленивым полётом-падением. Габо наблюдал это парение, лицо разгладилось, глаза посветлели.

– Что ты это вдруг? – спросил я его с деланной иронией.

– Хорошо ведь! – сказал он.

Казалось, его сердце обрывалось, когда лист наконец-то касался земли или падал на клумбу, где отцветали дубки…

Фрейдист

Недавно я вычитал из газеты: Веня Б. приглашён в Америку читать лекции на тему «Половые отношения в бывшем СССР». «Всё о том же», – подумал я.

Последний раз мне довелось увидеть его по ТВ, во время телемоста между Москвой и каким-то городом США. Толстая негритянка с огромного экрана в студии «Останкино» спросила московских дам, как, мол, у вас насчёт сексу. «А в Советском Союзе секса нет!» – выпалила миловидная блондинка из средних рядов зала. Шёл второй год перестройки, такие вопросцы не должны были смущать нашу общественность. Но сработал старый стереотип, как короткое замыкание. И тут среди всеобщего переполоха в студии и гогота на экране встал со своего места в полный рост плюгавенький мужчина, плохо причёсанный, в мешковатом костюме. Некоторое время телекамера фокусировалась на нём, и было видно, что он что-то говорит, как будто с самим собой, слабо жестикулируя. Это был Веня Б. Видимо, в Америке его расслышали. Поэтому и пригласили.

Помню медлительного низкорослого еврейского мальчика с бесцветными глазами. Почти недетскую серьёзность Вени перечёркивала моментами кривая усмешка, что выдавало наличие в нём каких-то особенностей, ждущих воплощения в будущем. В общих играх он не участвовал, но как-то завёл свою. В дальнем углу двора, одинёшенек, поставив на дыбы свой трёхколесный велосипед, Веня открыл торговлю. Толкая перед собой тележку, он тихо зазывал: «Эскимо, пломбир!» На лице – озабоченность, а штаны ему родители почему-то натягивали аж до подбородка. Я стал единственным его клиентом. Посасывая конфету, забрёл как-то в дальний угол необъятного двора и некоторое время со скукой наблюдал за неторопливым мороженщиком. Потом протянул ему фантик от конфеты – деньгу – и спросил эскимо. «Эскимо есть, но без шоколада», – ответствовали мне. Я не возражал и потом ждал, пока мороженщик сосредоточенно шарил по кармашкам в поисках сдачи.

Но однажды по рассеянности Венечка въехал с тележкой на футбольную площадку, где на него налетела гонявшая мяч разъярённая ватага мальчишек. В результате тележка отлетела в одну сторону, а еврейский мальчик – в другую. С тех пор его интерес к коммерции пропал. К тому времени он научился читать и весь погрузился в книги.