Сборник забытой фантастики №2

– Ей? Нет! – ответил Трант. – Но для вас и для этих джентльменов, – он указал на двоих, которые сидели за столом с Мейаном, – я должен объявить результат моего теста, которого они ждут. Этот пожилой джентльмен – Иван Муников, который был вынужден покинуть Россию восемь лет назад, потому что его брошюра о "Неотъемлемых правах" вызвала недовольство полиции. Этот молодой человек – Дмитрий Васильев, который был сослан в Сибирь за политические преступления в тринадцать лет, но сбежал в Америку. Они оба являются членами русской революционной организации в Чикаго.

– Но тест… тест! – воскликнул Васильев.

Пять линий сфигмографа.

1. Сфигмографическая запись здорового пульса в нормальных условиях. 2 и 3. Сфигмографические записи Дмитрия Василия и Ивана Муниковых, когда Ева Зильбер рассказала о предательстве своего отца; записанная таким образом более низкая и быстрая пульсация указывает на горе и ужас. 4. Запись Мейана по этому поводу; сильный и учащенный пульс указывает на радость. 5. Запись сфигмографии Мейана, когда Трант показывает желтую записку, которая предала Германа Зильбера; слабый, прерывистый пульс указывает на внезапный и непреодолимый страх.

– Тест, – психолог сурово повернулся к Мейану, – показал настолько убедительно и неопровержимо, насколько я мог надеяться, что этот человек не революционер, за которого себя выдает, а, как мы и подозревали, агент российской тайной полиции. И не только это! Это так же верно показало, хотя я поначалу об этом факте и не подозревал, что он, этот агент полиции, который сейчас предал бы дочь и увез ее обратно в Россию, чтобы наказать ее за участие в волнениях 1905 года, тот же агент, который двадцать лет назад, предал отца, Германа Зильбера, и отправил его в тюрьму! Истинное имя в отличии от ложного я не знаю, но этот человек, который сейчас называет себя Мейаном, тогда называл себя Валерианом Эртом!

– Валериан Урт! – Ева Силбер заплакала, отшатнувшись назад в объятия Уинтона Эдвардса.

Но Мейан сделал презрительный жест своими огромными толстыми руками.

– Хах! Вы пытаетесь доказать такие вещи этим своим дурацким тестом?

– Тогда вы, конечно, не откажетесь, – строго потребовал Трант, – показать нам, есть ли у вас на груди шрам от ножа?

Как раз в тот момент, когда Мейан снова пытался все отрицать, Василий и Муников выскочили из задней части комнаты и сорвали с его груди рубашку. Психолог растер и шлепнул по коже, и кровь прилившая к поверхности кожи, показала тонкую линию почти невидимого и стертого временем шрама.

– Я думаю, наша правота доказана! – психолог отвернулся от двоих, которые смотрели горящими от ненависти глазами на съежившегося шпиона, и снова повернулся к своим клиентам.

Он отпер дверь и передал ключ Муникову, а затем, взяв свои футляры с инструментами и листы с записями, вместе с мисс Силбер и своими клиентами он вышел из комнаты и вошел в гостиную хозяйки.

Счастливая развязка

– Когда я получил письмо мистера Эдвардса сегодня утром, – сказал Трант в ответ на вопросы, которые посыпались на него, – мне сразу стало ясно, что объявление, которое он приложил, было призвано напомнить Еве Силбер о каком-то событии первостепенной важности для нее, используя также и формулировки, имеющие общественное или национальное значение. Вы также сказали мне, что 30 октября был особый праздник у мисс Силбер. Я обнаружил, что это дата царского манифеста о свободе и объявления амнистии политическим заключенным. Меня сразу осенило!

– Ева Силбер была русской. Разница между 17-м числом, указанным в рекламе, и 30-м – тринадцать дней, это всего лишь нынешняя разница между календарем старого стиля, используемым в России, и нашим.

– Прежде чем отправиться в библиотеку Крерара, стало ясно, что мы имеем дело с русским революционным подпольем. В библиотеке я получил ключ к шифру и перевел объявление, получив имя Мейана и его адрес, а также имя и адрес Дмитрия Васильева, известного революционного писателя. К моему удивлению, Васильев ничего не знал ни о каком революционере по имени Мейан. Было немыслимо, чтобы революционный эмиссар приехал в Чикаго, а он не знал бы об этом. Было необходимо немедленно найти Мейана.

– Моим первым прямым ключом был стук, который мы слышали в этом доме. Было бы чересчур предположить, что в двух отдельных случаях этот стук должен был быть услышан, и в каждом случае присутствовал отец Евы, а не какой-либо другой агент, которого можно было бы обнаружить, и что он все равно не должен был иметь к этому никакого отношения. Очевидно, что это, должно быть, Герман Зильбер стучал в доме Евы и здесь, в этом доме. Также было очевидно, что Герман Зильбер был отмечен в объявлении.