Сброд

Ратибор, замыкавший вереницу атаманов, уже входящих в барак, развернулся, и метнул гневный взгляд в сторону Опары, решившего поупражняться в ораторском мастерстве. Рыжебородый здоровяк, был весьма обеспокоен происходящим. Ему не нравился сам факт свары с силами князя, но в безвыходной ситуации, когда в сжатые сроки нужно было подготовиться и защищаться, он ещё молчал. Теперь же, предлагалось напасть на резиденцию Батурия, и спереть его казну, пока тот находится в военном походе, что просто поражало Ратибора своей легкомысленностью. Виной такому отношению, был вовсе не страх, и не холопское раболепие: Ратибор не ограничивался взглядом на два шага вперёд. Даже если удастся взять крепость, завладеть казной и унести ноги из Чёрного Края, всё равно это обозначало стать пожизненным врагом такого могущественного человека, как Батурий. Ратибор настраивал себя на то, что всеми силами будет пытаться отговорить соратников от столь опрометчивого шага, и вдруг услышал пафосное начало речи Опары, имеющее малое сходство с действительностью. Эти слова посредственного человека, исполненные беспочвенного гонора, просто взбесили рыжебородого, и он гневно прикрикнул на горе-оратора:

– Ты чего туда вылез?! Для этой «Великой Победы», ты, наверное, сделал больше всех?! Скройся, чтоб я тебя не видел!

Опара тут же закончил речь, и слез с бочки. Дополнительной комичности ситуации добавляло то, что слезал он степенно, с достоинством, как будто его вежливо об этом попросили, а не согнали бранью и угрозами. По рядам разбоев гуляли ехидные смешки до тех пор, пока Опара, в окружении приспешников, не скрылся в одном из жилых бараков. Остальное воинство, забыв о неудачнике и его немногочисленных спутниках, с тревожным ожиданием на лицах, повернулись в сторону барака, в котором совещались атаманы.

Зайдя в барак, предводители Медвежьего Воинства, встали полукругом напротив Волибора, сверля его изучающими взглядами. Последнему эта сцена, доставляла ощущение крайнего дискомфорта. По его спине туда-сюда, без устали сновали мурашки, а в голову полезли мысли о том, что лучше выхватить меч, и быстро погибнуть в неравном бою, нежели выносить моральную пытку неизвестностью. Но Духовлад, наконец, нарушил молчание:

– Назови нам своё имя, и потрудись объяснить причину, по которой ты решил поучаствовать в ограблении своего князя.

Волибор, еле заметно, грустно улыбнулся: вот в чём заключена ирония его судьбы! Некогда, из простого дружинника, он стал тысячным. После, вместо тысячи обученных, проверенных воинов, он получил под начало три сотни тупых, трусливых и жадных ополченцев. И вот теперь, он стоит перед несколькими лесными чуханами, подающими себя так, как будто они прославленные Рунейские полководцы, а Волибор, должен смиренно отвечать на их вопросы, задаваемые надменным тоном, и с ультимативным подтекстом. Что сказать, великолепная карьера! А стоит ли выжить, и знать, что будет дальше? Он резко пропитался апатией ко всему происходящему вокруг, и безразлично ответил сопляку, похоже главенствующему в этом сброде:

– Моё имя Волибор. Я тысячный дружины Батурия… был им, до недавнего времени. Причины, в виду которых я решился навредить моему господину, я обсуждать не намерен. Не с вами, это уж точно. Есть моё предложение, а ваше дело – принять его или отклонить.

– Ой, ну не надо! – скривился Ворон – Мне так понравилась идея захватить Кременец, а ты начинаешь разговаривать так, что тебе уже хочется отрубить голову…

– Идея тебе понравилась?! – вмешался Ратибор – А о последствиях ты подумал?! Что будешь делать, если у самой границы края, нас настигнет тысяч семь Батуриевой конницы? Попытаешься его же казной откупиться? К тому же он (Ратибор указал на Волибора секирой, всё это время находившейся у него в руках) не может даже объяснить причины, по которым собирается предать своего князя! Да как вообще можно впрягаться в такое дело?!

Ворон, скорчив испуганное лицо, отступил несколько шагов назад, глядя себе под ноги, со словами:

– Что это?! Что это?! Почему дрожит земля?! Похоже, где-то по близости, трусится от страха чей-то очень жирный зад!

Лицо Ратибора стало обозлённым. Он до хруста в пальцах стиснул держак секиры обеими руками, и шагнул к Ворону. Так же к Ворону в тот же миг, с просьбами успокоиться, бросился Духовлад, а к Ратибору, с аналогичными посылами – Вук. В начавшейся было неразберихе, всеобщее внимание привлёк отчётливый голос Мстивоя:

– Я знаю этого человека. Не могу сказать, решился он предать князя, или нет, но причины на то, он имеет достаточно веские.

Мстивой стал обстоятельно рассказывать присутствующим, сразу притихшим и успокоившимся, о перипетиях нелёгкой службы Волибора в дружине Батурия, от самого факта спасения князя при осаде Славнограда. Эту историю знал каждый рядовой дружинник, а не то, что сотник. Вдобавок, Мстивой блеснул ещё одной гранью своего таланта – как рассказчик. Местами его сказ невиданно воодушевлял эпичным описанием сражений, местами вызывал желание немедля мстить придворным интриганам за ложь и подлость.