Сброд

– Что, морда болит, мелкая шлюшка? А ты думала, что всю жизнь будешь купаться в роскоши? Думала, что до конца твоих дней всю работу за тебя будут выполнять другие? Не тут-то было, закончилась сказочка! Теперь до конца своих дней будешь драить сортиры в Кременце! Наконец-то увидишь настоящую жизнь, вкусишь все её прелести!..

– Чего ты разошёлся? – не выдержал старший, и более опытный дружинник.

– Потому, что эта мразь думала, раз она родилась в богатой и влиятельной семье, так всю жизнь будет жировать, палец об палец не ударив! Меня это бесит! Зато теперь торжествует справедливость: пусть почувствует все прелести настоящей жизни!

– В чём я вижу истинное торжество справедливости – ответил дружинник постарше – Так это в том, что ты родился на самом дне. Если бы такой злобный и завистливый человек родился в знатной семье, сложно даже представить, сколько зла он мог бы принести простым людям!

Молодой часовой махнул рукой в сторону собеседника, сделав вид, будто последние слова его ни капельки не задели, но всё же замолчал. В наступившей тишине, были слышны только всхлипывания и постанывания, но и они вскоре стихли.

Утром Батурию доложили, что с пленницей что-то случилось. Ничего не поняв из сбивчивого рассказа перепуганного юноши-посыльного, князь лично поспешил к клетке, смахнув оплеухой со своего пути незадачливого юнца. Батурий очень переживал, что пленница покончила с собой. Но прибыв на место, он успокоился: Улада была жива, и никуда из клетки не делась. Только на щеке, в том месте, где ещё вчера красовалось клеймо княжьей конюшни, зияла едва зажившая рана. На земле, возле телеги, валялся окровавленный гвоздь из лошадиной подковы. Рядом с телегой стоял тысячный, которому поручили сохранность этого «трофея», и несколько его сотников. Всех их заметно колотило от страха перед наказанием за недосмотр. Это порадовало и успокоило Батурия, и он беззлобно спросил у тысячного:

– Откуда она взяла гвоздь?

– Скорее всего, нашла в сене, которым устелен пол клетки… Уверяю Вас, никто из моих людей никогда не посмел бы…

– Ничего страшного не случилось, но впредь усильте контроль. До Кременца она должна добраться живой.

Едва сдерживаемый вздох облегчения вырвался из груди тысячного, а князь подошёл к клетке, и обратился к Уладе:

– Напрасная трата сил. У тебя есть ещё одна щека. Приедем в Кременец, и поставим на ней новое клеймо. Если избавишься и от него, тогда велю обрить тебе голову, и поставить клеймо у тебя на лбу. Затем на затылке… на шее… Посмотрим, что закончится раньше: твоя пустая спесь, или живое место на тебе!

Улада, не шевелясь, молча смотрела на сено, устилавшее пол её клетки, не обращая внимания на Батурия, как будто он обращался не к ней. Князь криво усмехнулся и, круто развернувшись, зашагал к своему шатру.

«Хорошо, что всё так вышло – думал он по дороге – Если бы мой сын взял замуж эту девицу, то после моей смерти Чёрным Краем правила бы она, а не он. Не сладил бы он с ней, ой, не сладил бы…»

***

Медвежье Воинство проделало большую часть пути до Кременца. Следуя задумке Волибора, взяли с собой три телеги, на двух из которых рассадили самых колоритных разбоев, всего около двух десятков, накинув им на руки верёвки таким образом, что со стороны они казались крепкими путами, но сами «пленники», могли легко скинуть их в любой момент. Так же в сене, обильно покрывающем телеги, было скрыто их оружие. Эти люди должны были сыграть роль пленных атаманов. На третьей телеге, везли казну Медвежьего Воинства, как трофей в подарок князю. На вид разбои ничем не отличались от ополченцев, из-за чего всё довольно достоверно представлялось так, будто новые подопечные Волибора одержали победу, и возвращаются с добычей и пленными.

Когда разбои покидали медоварню, Ворон решил напоследок развлечься. Войдя в барак, где под замком содержались работники, он объявил им, что воинству необходимо ненадолго отлучиться, но в его отсутствие нужно возобновить работу медоварни. Так же, он представил перепуганным работникам того, кто останется «за старшего» – того самого лесника, который в порыве праведной мести перебил всех собак на медоварне, попутно веселя разбоев сверканием голого зада. Большинство из разбоев от души поржало над выходкой Ворона. Кто-то не обратил на неё никакого внимания, будучи поглощён моральным напряжением в преддверии судьбоносных событий, а Ратибор, не переваривший ещё недавней ссоры с беззубым атаманом, зло бубнил, как-бы ни к кому не обращаясь, что дурачиться в столь ответственный час, может только полоумный.