Сброд

Когда рассказ окончился, никто уже не сомневался в том, что бывший тысячный решился покуситься на княжью казну. Даже самого Волибора пробрал румянец смущения. Духовлад оглядел присутствующих, и высказал свои соображения:

– Дело рисковое. Но мы должны обратить внимание на одну деталь: долгое время, наше «воинство», могло кормиться, не попадая в поле зрения дружинников, только благодаря наводкам Горана. Как мы знаем, не смотря на свой ум, он всё же попался. Это обернулось гибелью для него, и чуть не обернулось тем же для нас. Я думаю, что пытаться восстановить похожую схему бессмысленно. Если же просто совершать налёты на всё, что попадётся под руку, то дружина вскоре займётся нами всерьёз. Я считаю, что лучший для нас вариант, это принять предложение, и разорить Кременец. Повторяю, дело рисковое, а если выгорит, то смоемся быстро в Белый Край, и, либо растворимся среди богатых мещан, поделив добычу, либо наймёмся в дружину Белого Края, похвастав при дворе княгини Марии разорением ставки её злейшего врага. В любом случае, если кто захочет на покой, средств он будет иметь достаточно. Думаю, и правнукам останется.

Снова завязался спор, но уже в более спокойном русле. Ворон горячо поддержал Духовлада. Ратибор всё ещё противился, но, уже понимая, что не представляет себе, как быть дальше в противном случае. Мстивой и Вук, высказались примерно в одном ключе: дело рискованное, но обстоятельства сложились очень удачно (дружина Батурия осаждает Радовеж; с ними Волибор, который проведёт в крепость без боя и т.д.). В общем, последние двое поддержали Ворона и Духовлада, больше от безысходности, чем от склонности к авантюризму. При таком раскладе, скрепя сердце, согласился и Ратибор, злясь на своих соратников, и обещая, что если живым доберётся до Белого Края, то никого из них не захочет ни знать, ни видеть до конца дней своих. В итоге, такую волю и порешили передать остальному воинству.

Атаманы и пленный тысячный уже шли на выход из барака. Духовлад был задумчив. Те слова, которыми он поддержал налёт на Кременец, были рассудительны, и имели под собой рациональную основу. Но лично у него, был ещё один мощный стимул, о котором он упомянул лишь раз, ещё до Совета атаманов: Предраг. Он ненавидел этого человека, так запросто подставившего его под удар. С самого начала своей ранней самостоятельной жизни, Духовлад много чего прощал своим обидчикам. Прощал, потому что не мог рассчитаться. Просто забывал, чтоб не носить на себе эту тяжесть. Но с недавних пор, его обидчики стали получать по заслугам, и с каждым днём он всё яснее понимал, что ему это нравится. Очень. Сейчас в его памяти красочно всплывали картины недавних возмездий, по-особенному согревая душу. Молодой боец вспомнил, как под выверенным ударом деревянного меча в его руке, хрустнула ключица Чернека, ранее особенно немилосердно избивавшего его в учебных поединках. Духовлад с вожделением сейчас вспоминал его жалкую, скулящую харю, обычно столь надменную. Затем вспомнился Здебор – хитрозадый обозник. Его сладкие речи, обещания… А после холодный, сырой подвал, кандалы, тяжёлый и безоплатный труд. И тут же теплотой в душе отдалось воспоминание его перепуганного лица, которое молодой боец извлёк из-под телеги, схватив за загривок… Какие-то слова… Точный удар в горло обломанным наконечником… Хрип… Быстро расширяющаяся лужа крови под ногами. Щур… Вспомнив об этой мрази, Духовлад пожалел, что не может убить его ещё раз. В памяти мелькнул тот скрытый удар, от которого молодой боец едва увернулся, ответный удар плечом, укол в печень… Приятная картина медленной, мучительной кончины поганого ублюдка.

Духовладу показалось, что сейчас, от этих воспоминаний, он получает гораздо больше удовольствия, чем тогда, во время свершения этих актов возмездия. Теперь он желал идти в Кременец не за княжьей казной, не за Славой… Он шёл туда в первую очередь за Предрагом. А остальное… как получиться.

***

Полностью разорив Радовеж и окрестные поселения, дружина Батурия выступила обратно на Кременец, чтобы, проводив властелина до его резиденции, разделиться, и разойтись по местам постоянной дислокации. Во главе дружины, ехала небольшая телега, на которой была установлена клетка, высотой примерно равная среднему человеческому росту, и ширина каждой стороны которой, была чуть больше метра. В этой клетке везли Уладу, дочь Павла, казнённого Радовежского смотрящего. По задумке Батурия, клеймо на её лице, возглавляющее войско, должно было служить вымпелом его победы.

Очередной день близился к концу, и дружина разбила лагерь на ночлег. На всякий случай, возле клетки с Уладой, был выставлен караул из двух часовых. Едва стемнело, из клетки послышались стоны и всхлипывания. Один из часовых, сидевших на некотором расстоянии от клетки, тот, что был помоложе, злорадно улыбаясь, стал отпускать комментарии в сторону пленницы: