Сброд

– Правильно, это правильно… – пролепетал Предраг, прерывающимся от боли голосом, прикрывая второй рукой, кровоточащий разрез…

глава 8

Кременец – ставка князя Батурия.

Батурий уже несколько дней, находился в приподнятом настроении. Вот-вот должны были вернуться сваты из Радовежа, и он растворился в приятных хлопотах, раздавая указания по подготовке к скорой свадьбе своего единственного сына. Приподнятое настроение, разумеется, было вызвано предвкушением знатной попойки. Интересной особенностью характера князя было то, что к раздольным празднествам он относился с радостью и готовностью, но, при этом, исключительно к обоснованным. И обоснованным в действительности: никаких застолий, по поводу начала или конца недели, или же в день памяти одного из колоритно замученных святых, коими просто кишел церковный пантеон. Церковных праздников он вообще не любил, так как религиозная атмосфера нагоняла на него небывалую тоску, особенно в тех случаях, когда ему по долгу своего положения, приходилось присутствовать на служениях. Священников культа Исы, он считал ненасытными лицемерами (и вряд ли ошибался), но понимал и признавал их ценность в управлении «серыми массами», считая, что лучших специалистов по оболваниванию последних, не найти.

Несколько раз он пробовал выпивать в случае плохого настроения, разумеется, с целью его улучшить. Но душевное устройство Батурия было таково, что хмель только усугублял ситуацию, превращая обычную хандру, в приступы внезапного, неконтролируемого гнева. Лишив в таком состоянии жизни несколько полезных людей из своего ближайшего окружения, князь от подобной практики решил отказаться.

Свой День Рождения Батурий перестал праздновать приблизительно после тридцати, так как каждый такой праздник, стал считать шагом навстречу старости. Таким образом, поводами для хмельного веселья, остались только Дни Рождения его сына, и победы в локальных стычках с войсками Белого Края, причём второе случалось гораздо реже первого. В этом свете любому станет понятен всплеск позитивных эмоций в сознании Батурия, ожидающего приближающегося празднества.

Главный советник князя – Феофан – был крайне обеспокоен таким настроением сюзерена. Вчера к советнику прибыл слуга его сына, с подробным донесением о неудаче Волибора в деле уничтожения банды разбоев. Всё, что описано в послании, привезённом слугой, соответствовало самым смелым ожиданиям Феофана: он уже даже нашёл углы, под которыми нужно осветить ситуацию перед Батурием, и проклятый безродный выскочка слетит со своего тёпленького местечка тысячного. Но этого мало! Феофан не пытался обмануть себя в отношении способностей своего сына. Если он займёт место среди других тысячных, то вполне затеряется на их фоне со своей бездарностью и неистовым гонором: два неотъемлемых атрибута этой напыщенной среды. Но если он получит какое-либо боевое задание, то может плохо проявить себя на фоне опального Волибора. Таким образом, Волибора нужно было убрать туда, откуда его уже никто не сможет вернуть обратно ко двору. Именно поэтому Феофан был удручён хорошим настроением Батурия: хорошо изучив князя за долгие годы служения ему, стареющий хитрован знал, что в хорошем настроении тот вполне может проявить широту души, и выказать провинившемуся некое снисхождение. Например, мог оставить Волибора в тысяче, понизив до сотника, а из этого положения, тому при желании будет легко вредить репутации нового тысячного. Феофан твёрдо решил, что самым лучшим ходом, будет поручение Волибору некой невыполнимой миссии, и он даже подготовил один вариант… Вот если бы только что-нибудь, привело Батурия в ярость…

Парадная дверь отворилась, и вошёл слуга, который чётко и громко объявил присутствующим, обращаясь, как бы к Батурию:

– Великий князь! Вернулись… Ваш сват. Желает немедленно предстать перед Вами с докладом.

На лице слуги, явно читалось некое смятение. Он шагнул в бок, освобождая проход, и в зал шагнул Алексей – смотрящий Углича, которому была доверена почётная роль главного свата. Вид смотрящий Углича имел неоднозначный: с одной стороны, вызывающий к нему сочувствие, с другой – желание расхохотаться. Сапог на нём не было, ноги были избиты в кровь, и покрыты изрядным слоем грязи. В грязных лохмотьях одежды, ещё угадывались некогда богатые кафтан и штаны, но то, что от них осталось, порывало протянуть монетку на пропитание их обладателю. Но главные изменения в облике Алексея, сконцентрировались у него на голове: нос был сломан, под глазами виднелись сочные кровоподтёки, к этому времени, правда, уже начавшие сходить. Из бороды было выдрано несколько клоков волос, а от лба до затылка, была выбрита полоса, шириной в ладонь. В руках, этот колоритный посланник, держал мешок, содержащий в себе некий объект округлой формы.