Сбытчик

— Мисс Амалио, — сказал Баки, пытаясь ясно выговаривать слова, что давалось ему с большим трудом, — всегда поражала мое воображение, и я воспринимал ее только как сушеную заразу. По правде говоря, Сэмюэл, я крайне удивлен, что ты питаешь относительно нее черные замыслы. Я искренне и глубоко удивлен твоим порочным образом мыслей.

— Иди ко всем чертям, — ответил Сэмми.

— Один только секс на уме, — повторил Джим.

— Я скажу вам кое-что, — заметил Сэмми, глядя серьезно блестящими голубыми глазами сквозь очки с простыми стеклами в солидной черной оправе. — В тихом омуте черти водятся. Тихая вода, знаете ли, — это серьезно, это божеская правда, клянусь, чем хотите.

— Мисс Амалио, — ответил Баки, пытаясь четко произнести это имя, хотя у него заплетался язык, — это не тихая вода, это стоячая вода. И я был зара… я хочу сказать поражен, когда узнал, что ты, Сэмюэл Хорн, можешь даже в мыслях…

— Могу, — подтвердил Сэмми.

— Это непристойно. — Баки наклонил коротко остриженную белокурую голову, мрачно кивнул и испустил тяжкие вздохи. — Неприлично. — Он снова вздохнул. — Но, по правде говоря, я бы сам не прочь урвать кусочек этого добра, знаешь? В ней есть что-то иностранное, сексуальное, хотя ей, наверное, четыре тысячи лет.

— Ей не больше тридцати, — возразил Сэмми, — спорю на членство в клубе Фи Бета Каппа.

— Ты еще не член Фи Бета Каппа.

— Верно, но когда-нибудь буду. Всякий нормальный американский парень знает, что членство в Фи Бета Каппа — это ключ к вратам рая. Поэтому я смогу спорить на членство в этом клубе и даже готов выдать секрет тайного рукопожатия членов этого клуба, если мисс Амалио хоть на день старше тридцати.

— Она итальянка, — сказал Джим, витавший в невесомости. Когда Джим был пьян, его лицо расползалось. Казалось, оно отделялось от тела и висело в пространстве без всякой поддержки. Глаза вылезали из орбит. Губы двигались без напряжения мускулов, сами собой.

— Она действительно итальянка, — сказал Баки, — ее зовут Серафина.

— Откуда ты знаешь?

— Это напечатано на программе ее занятий. Серафина Амалио. Красиво.

— Но как скучно, о господи! — сказал Джим.

— У нее очень упругая грудь, — заметил Сэмми.

— Очень. Упругая, — согласился Баки.

— У испанских девочек упругие груди, — сказал Джим, возникший в поле зрения с левой стороны. — Тоже.

— За Серафину Амалио, — провозгласил Баки, поднимая стакан.

— И за испанских девочек, — добавил Джим. — Тоже.

— И за упругую грудь.

— И за стройные ножки.

— И за чистые зубы.

— За пепсодент — лучшую в мире зубную пасту!

Все выпили.

— Я знаю, где найти испанских девочек, — сказал Сэмми Хорн.

— Где?

— На другом конце города.

— На каком конце?

— На улице, которая называется Мэзон Авеню. Знаешь такую?

— Нет.

— Это на другом конце. Там можно найти испанских девочек с упругой грудью, стройными ножками и чистыми зубами. — Сэмми кивнул. — Джентльмены, время решать. Который час, Баки, старая перечница?

— Шесть двадцать пять, — ответил Баки, глядя на часы. — И три четверти минуты. Когда услышите звон, будет шесть двадцать шесть. — Он помолчал. — Бом!

— Поздновато, парни, — сказал Сэмми, — позже, чем мы думали, парни. О господи, парни, когда-нибудь нас мобилизуют. Что тогда? Мы отправимся ко всем чертям, парни, проливать собственную кровь на чужой земле.

— О господи! — Баки был полон жалости к себе.

— Ну так что?.. Будем мы ждать, пока мисс Амалио снимет свою блузку, в чем я сильно сомневаюсь? Вряд ли она это сделает, несмотря на упругость своей замечательной груди. Или мы отправимся на тот конец города к дивной улице под названием Мэзон Авеню исследовать неведомые земли, не подвергаясь опасности военных действий? Как вы думаете, парни?

Мальчики молчали, погруженные в раздумье.

— Ну, решайте, — сказал Сэмми. — Это может оказаться лучшим временем в нашей жизни.

— Ну что ж, пойдем переспим с испанскими девочками, — сказал Баки.

Стоя у доски циркуляров, поближе к выключателю, Хейз чертил бессмысленные значки в блокноте, ожидая момента для атаки. Его рука скользнула вниз, к пластиковому выключателю. Наступила темнота, внезапная темнота, заполнившая комнату.

— Что за черт?.. — начала Вирджиния, потом замолчала, и в комнате снова наступила тишина.

«Плащ», — подумал Хейз.

Быстро!

Его пальцы скользнули по грубому материалу плаща, вниз, к карману, нащупали тяжесть пистолета, он сунул руку в разрез, чтобы схватить револьвер…

И вдруг с невообразимой, ослепительной яркостью зажегся свет.

Глава 12

Хейз чувствовал себя, как ребенок, которого застали в тот момент, когда он запустил руку в коробку с печеньем.

Он не сразу сообразил, что вызвало столь ослепительную иллюминацию, но потом понял, что кто-то зажег свет и что его рука находится в кармане плаща Вирджинии, не доставая нескольких дюймов до пистолета. Удивительно, время словно перестало существовать с тех пор, как стало светло. Он знал, что время течет с небывалой скоростью, и понимал — от того, что он сделает за несколько ближайших секунд, будет зависеть жизнь или смерть всех, кто находится в этой комнате, и все же не мог преодолеть ощущения, что время остановилось.