– А ведь и правда, – после долгой паузы, показавшейся Аполлинарии вечностью, вымолвила она. – Кажись, письмо. Куда ж я его задевала? – Она похлопала себя по карманам, выудила смятый газетный кулек из-под семечек и с ликующим видом протянула его Аполлинарии. – Вот оно!
Аполлинария растерянно взяла его, зачем-то расправила на коленях. С газетной странички белозубо улыбался Стас Горностаев. Она даже не удивилась – вся ее жизнь в последние дни превратилась в сплошную насмешку судьбы. Не насмешку даже – оскал, воплотившийся сейчас в лице Мишиного внука.
– Мишу в газете напечатали? – оживилась Фрося, склонившись над листком. Кажется, она совсем забыла, что только что вручила эту самую газету под видом письма. – Чего это?
– Как отличника учебы, – брякнула Аполлинария.
– Добро, – похвалила Фрося. – Хороший он парень. Только ты бы ему сказала, Полечка, чтобы он подстригся. Неприлично же так! И еще в газете! Что в комсомоле скажут?
– Я ему скажу, – пообещала Аполлинария, – я ему обязательно скажу.
– Ты к экзаменам-то подготовилась? – Фрося безумно взглянула на нее. – Ох, боюсь, завалю я основы марксизма-ленинизма!
Зря она приехала. Фрося уже ничем не сможет ей помочь. Аполлинария поднялась со скамьи.
– Сдашь, Фрося, на четверку сдашь! – успокоила ее она, выдав прогноз, который исполнился еще пятьдесят с лишним лет назад. – Тебе легкий билет попадется, и я тебе на экзамене подскажу.
– Добрая ты душа, Поля, – заулыбалась подруга. – Зря на тебя Ульянка наговаривает.
– Ульяна? – Аполлинария замерла, поняв, что вплотную приблизилась к разгадке тайны.
Ульяна была их третьей соседкой по комнате. Другие девушки ее сторонились, шептались, что бабка Ульяны – настоящая деревенская колдунья. И хотя такие разговоры были недостойны комсомолок, к Ульяне все же относились с опаской. Исключением были Аполлинария с Фросей, которые прожили бок о бок с Ульяной целый год. Про бабку-колдунью Ульяна не распространялась, лишь однажды Аполлинария видела у нее фотографию строгой неприятной старухи с крупной бородавкой на носу, которую Ульяна тотчас же спрятала. О себе соседка вообще рассказывала мало, была немногословна и молчалива. Но Аполлинария с Фросей любили ее всем сердцем и скучали, когда Ульяна внезапно уехала посреди учебного семестра и на ее место заселили смешливую и громогласную Валю из Рязани. Случилось это в тот же год, когда исчез Миша. Тогда Аполлинария не увидела в этом ничего подозрительного, но теперь у нее закрались сомнения. И только Фрося могла все объяснить.
– Ох! – Подруга испуганно закрыла рот морщинистой ладошкой в пигментных пятнах и обернулась, словно Ульяна стояла у нее за спиной. – Забудь!
– Фросенька, милая, – ласково заговорила Аполлинария, – расскажи мне все.
Та испуганно замотала головой:
– Ульяна меня со свету сживет, если узнает!
– А откуда же она узнает? Я же ей не скажу!
– Правда? – опасливо переспросила Фрося.
– Честное комсомольское! – поклялась Аполлинария.
– Ну гляди, ты обещала! Ульянка ведь ведьма, самая настоящая, – с безумным видом зашептала Фрося, наклонившись к ней.
Совсем подруга умом тронулась, расстроилась Аполлинария.
– Она вас с Мишей разлучить задумала. Сама на него глаз положила.
– Да он ей даже не нравился никогда! – возразила она.
– Это ты так думаешь! – сердито перебила ее Фрося. – Ульяна у тебя Мишину карточку выкрала и заговор над ней бормотала…
А ведь правда, припомнила Аполлинария, Мишина фотография куда-то бесследно исчезла из ее тумбочки, где она прятала ее в потрепанном томике Куприна. Ей тогда очень нравились слова писателя о том, что истинная любовь – как золото, никогда не ржавеет и не окисляется. Она их даже карандашом подчеркнула и верила, что у них с Мишей как раз такая любовь, поэтому его фотографию хранила на той самой заветной страничке.
– Ты где-то задержалась, а я ее за этим делом застукала. У нее там еще Мишин волосок был и пуговица с рубашки. Я ее стыдить начала, а она на меня наскочила и пригрозила… – Фрося испуганно осеклась и снова оглянулась.
– Что пригрозила, Фросенька? – Аполлинария нетерпеливо тронула ее за рукав пальто.
– Что если я тебе все расскажу, она наколдует мне какую-то там корону, и я никогда замуж не выйду. – Она жалобно всхлипнула.
– Венец безбрачия? – изумленно подсказала Аполлинария.
– Вот-вот! – закивала Фрося. – Он самый!
Если все на самом деле так и было и Фрося не бредит, то Ульяна выбрала самый верный способ призвать соседку к молчанию. Из них троих Фрося больше всего мечтала о большой семье и детях.
– И что же, – с замирающим сердцем спросила Аполлинария, – сработал ее заговор?
Выходит, не писал ей Миша никаких писем, солгал внуку? Внезапно разлюбил, повинуясь колдовской воле, и сбежал от нее подальше?