Сбывшееся желание

– В том-то и дело, что не сработал. – Фрося пожевала губами, вспоминая. Сейчас она выглядела абсолютно здравомыслящей, словно вынырнула из омута безумия, уцепившись за плотик воспоминаний. – Миша так и продолжал к тебе ходить, а на Ульянку и не глядел. Уж не знаю, то ли напутала она чего, то ли Мишка крепко тебя любил. Только потом ты после Нового года в деревню к матери уехала, а Мишка к нам прилетел – ему срочное распределение в Иркутск дали, квартирой поманили, вот он и обрадовался. Все твердил, что женится на тебе и вы заживете своей семьей. Письмо тебе оставил.

Аполлинария затаила дыхание.

– Да только Ульянка сразу письмо изорвала в клочья, стоило ему за дверь выйти. И мне велела язык за зубами держать.

– Чем же она тебя купила? – с жалостью спросила Аполлинария, глядя в посеревшее от раскаяния лицо подруги.

– Не чем, а кем. Илюшкой. – Фрося назвала имя своего покойного супруга, отца Клавы и трех своих сыновей.

Илья, краса и гордость их факультета, прежде не замечавший Фроси, внезапно всерьез увлекся ею. И случилось это вскоре после отъезда Миши, припомнила Аполлинария. Она еще тогда удивлялась, почему Илья так переменился к Фросе и выбрал ее, хотя все уже считали его невестой красавицу и умницу Наденьку из семьи университетских профессоров Покровских. Фрося ведь никогда не блистала ни умом, ни красотой, а ее родители были простыми рабочими. Обычная девушка, каких много. Аполлинария вспомнила, как застала Наденьку рыдающей в институтском туалете, когда стало известно о свадьбе Ильи и Фроси. Дочь профессора до последнего надеялась, что Илья одумается и вернется к ней, и не понимала, чем взяла его Фрося. «Она его приворожила!» – убежденно твердила тогда красавица Надя. Подруги успокаивали ее как могли, а одна из них все повторяла: «Надюша, ты же комсомолка! Что ты такое говоришь?» В Советском Союзе ведьм и приворотов быть не могло. Однако Ульяна все-таки была хорошей колдуньей, раз сумела приворожить Илью к Фросе в обмен на обещание молчать.

– А ты думаешь, почему он тогда меня выбрал, а не Надьку Покровскую? – вторя ее мыслям, с вызовом спросила Фрося.

И по ее решительному взгляду стало ясно: ни о чем она не жалеет. Вернись она в прошлое, поступила бы так же. Предательство подруги – не такая большая цена за собственное счастье. Супруги прожили душа в душу до самой смерти Ильи, и Фрося не смогла принять его уход – повредилась умом.

– А куда же сама Ульяна делась? – спросила Аполлинария, уже предполагая ответ.

– А ты сложи два плюс два. За твоим милым подалась, куда ж еще? Да только он ей не обрадовался, все продолжал тебе письма писать.

– И ты по указке Ульяны их прятала, – догадалась Аполлинария.

– А что было делать? – созналась Фрося. – Ульянка пригрозила, что если до тебя хоть одно письмо дойдет, то она мигом от меня Илюшку отвадит. А у нас ведь все к свадьбе шло!

И она еще шила ей свадебное платье, с обидой подумала Аполлинария. Радовалась, что хотя бы у подруги первая любовь счастливой оказалась, а сама по ночам горько плакала в подушку, жалея, что это платье – не для нее.

– Про мою свадьбу кто придумал соврать? – задала последний вопрос Аполлинария.

– Это все Ульянка, – зачастила Фрося. – Она интересовалась, как там у тебя дела, и когда ты с Витей летом в трамвае познакомилась, я ей написала. А про свадьбу она уже сама набрехала. Ох, и хитрая же она. Одно слово – ведьма!

Фрося тяжело поднялась со скамьи, спугнула голубей, крутившихся рядом в ожидании семечек, и поманила ее за собой.

– Идем.

– Куда? – удивилась Аполлинария.

– Ты же за Мишиными письмами пришла? Так они дома у меня. Ульянка только одно, самое первое порвала. А остальные я не осмелилась выбросить. – Она поежилась на ветру, кутаясь в шаль, и поплелась к подъезду.

Аполлинария нагнала ее в один миг. Ради того, чтобы получить Мишины письма, спустя полвека она была готова встретиться лицом к лицу не только с недоверчивой Клавдией, но хоть с самим чертом.

К счастью, Клава была на работе, и на этот раз никто не помешал Аполлинарии войти в квартиру. Фрося долго копалась в платяном шкафу, вороша свою одежду, тяжело вздыхала. Аполлинария уже решила, что письма – плод больного Фросиного воображения. В самом деле, шутка ли – хранить чужие письма более полувека?

– А, вот они! – Фрося достала стопку пожелтевших от времени конвертов, перетянутых тесьмой.

Аполлинария вцепилась в них дрожащими от нетерпения пальцами, жадно впилась глазами. Сомнений не осталось. Это в самом деле были письма Миши. Вот выведенные его рукой ее имя и адрес женского общежития. Вот выцветший от времени почтовый штамп с указанием года, когда Миша исчез из ее жизни, и она тяжело переживала, считая, что он ее предал. Она прижала письма к сердцу и шатающейся походкой побрела к двери. На пороге остановилась, обернулась.

– Фрося!

– А? – Та возилась с ключом и никак не могла запереть старый шкафчик.

– Не жалеешь, что Илью обманом в себя влюбила? Каково это – жить с человеком, зная, что он любит не по доброй воле, а по чужой указке?