Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой

Там было фактически самообвинение моего отца, отпечатанное на тонкой, почти папиросной бумаге. Он-де признает то, другое, третье… Было оглавление, в конце дата, когда приговор приведен в исполнение. И когда читаешь первые страницы, он еще жив, на каждой странице его роспись – я ее знала, очень характерная, видно, что перо плохое, – бумага немножко поцарапана. Начальник кагэбэшный меня оставил в комнате с делом папы, я выписывала отрывки из него, у меня и сейчас они есть, только шевелить их боюсь. Наверное, часа два сидела, хотя там было немного страниц. Но я никогда не думала, что это так страшно.

У меня в жизни были две-три ситуации, когда, увидев или услышав что-то очень страшное, я тут же об этом забывала, наверное, защитная реакция мозга срабатывала. А себя в той комнате не могу забыть. Начальник этот вернулся и говорит: «Ну, в отношении вашего отца законность была соблюдена. Ведь его не тройка судила, а специальный военный трибунал». Словно я должна была этим гордиться. Помните «Песню про купца Калашникова»? «Палача велю одеть-нарядить, чтобы знал весь московский люд, что и ты не оставлен моей милостью». Что-то в этом роде.

И что еще я заметила. Когда я была в детском доме, ко мне ходил из… – тогда это называлось НКВД, а не КГБ, – мужчина лет под пятьдесят, мрачный, но очень вежливый. Я его ни о чем не спрашивала, в тридцатые годы даже дети знали, что спрашивать надо поменьше. Он здоровался – я отвечала. «Ну как живешь? Как учишься?» И дальше – об отце (отец был уже к тому времени расстрелян). Я даже не помню, что ему отвечала. И, только посмотрев дело, поняла цель этих визитов. В деле была обведена фамилия папы – Бехтерев Петр Владимирович, потом фамилия мамы – там виден был карандаш и поверх него обвод чернилами, а третья фамилия была моя. Бехтерева Наталья Петровна, год рождения – но она не была обведена.

Задним числом поняла, в чем было дело. Судя по тому, что я впоследствии узнала о других детях «врагов народа», меня тоже хотели сослать куда-нибудь. Но получилось так, что родные нас не взяли – ни меня, ни мою сестренку, ни брата. Я попала в детский дом и благодаря этому спаслась от высылки. Детский дом прикрыл нас тем, что мы были оторваны от «фамильного древа», ели за общим столом, пели общие песни и все прочее. Наверное, тот человек из НКВД спрашивал обо мне у директора детского дома, а директор оказался очень хорошим человеком.

Я и сейчас не очень спокойно вспоминаю, а тогда читала с полным ощущением, что уже много дней живу наедине с делом отца. Было еще утро, пора идти в институт, первая половина дня у меня всегда занята научной работой. Обычно в приемной кто-то ждет, хочет обсудить свою тему, посоветоваться, но настолько было у меня настроение… угнетенное, что я шла пешком всю дорогу от Литейного, чтобы немножко успокоиться. Очень медленно вошла в теперешнюю нашу клинику, поднялась на второй этаж.

Перед моим кабинетом полно народу. Все сидят за накрытыми столами, на них пироги, вино: «Куда вы пропали? Мы уже два часа вас ждем!» Говорить о чтении дела мне запретили. И у меня была такая сшибка внутренняя оттого, что сотрудники устроили мне сюрприз, праздник накануне моего отпуска и дня рождения, а я не рада. И люди не знали причину, и я сказать не могла. Кое-как адаптировалась к ситуации, но вынести эти посиделки было крайне тяжело. Вдобавок одна женщина, которая помогала нам получить ПЭТ и оформляла документы на него, спасибо ей за это, приехала из Москвы на мой день рождения, пришлось уделить ей время и после работы. То есть меня не оставляли одну, а мне бы, как зверю, забраться в нору и отлежаться.

Всегда сюрпризов боялась, но уж с того дня их возненавидела всерьез. Мой референт и близкий человек Раиса Васильевна Вольская, которая участвовала в подготовке этого праздника, обещала больше никогда в жизни не устраивать мне сюрпризов. И это был день рождения моего отца.

Мистика какая-то с днями рождения.

Да, ведь впервые я услышала о том, что отец расстрелян, в один из его дней рождения. Дни рождения у нас в семье шли таким образом: пятого июля у моего брата, шестого июля у отца и седьмого июля мой.

Спрошу невпопад: вы свой день рождения отмечаете?

Сейчас – да, раньше нет, наверное, по глупости. Так сложилось. В детстве мне всегда пекли черничный пирог на день рождения. Но так как он был третий подряд, уже все немножко утомлялись праздновать, и я привыкла. Но однажды из-за границы летела седьмого июля и думала: седьмое число, что бы это значило? И решила свои дни рождения отмечать. Традиция – это очень продуманная штука.

То есть вашего отца никуда не ссылали?