Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой

Вот точно не помню. Я вам рассказывала, что в детстве мы говорили по-немецки с бонной и с моим братом. А потом война настолько вытеснила этот язык из сознания, что однажды, когда к нам в Поленовский институт приехала делегация из Германии, я не смогла и нескольких слов связать по-немецки.

Похожая история была у Василия Аксенова. Он пишет роман на русском языке и неожиданно для себя переходит на английский, который обожает. Диалоги увлеченно пишет по-английски, а потом обнаруживает, что часть из них по-русски написана! Конечно, он двуязычный писатель, как Набоков и Бродский. А у вас знание немецкого было заложено в детстве, глубоко спрятано и уже в зрелые годы проявилось.

Проявилось, но не развилось, потому что говорить только по-немецки даже с немецкими коллегами не могу. Фразы строить легко, но обязательно сверну на английский, поскольку он для меня прямо профессиональная вещь. А мой брат, наоборот, очень хорошо говорил по-немецки до конца жизни.

Новый пласт жизни. Битва работы и быта

Мужчины, чего-то добившиеся в жизни, любят рассуждать про надежный семейный тыл. Вам он был нужен не меньше. Но второй муж, Иван Ильич, не слишком одобрял ваш переход в Институт мозга человека.

Я ему пыталась, но не умела объяснить, что наконец полностью займусь делом, к которому готовилась с юности, а в зрелости занималась им наполовину потому, что была директором ИЭМ и выполняла кучу других, не творческих обязанностей. Я и представить себе не могла, что мы упустим этот шанс осуществить мечту, откажемся от института, когда нам его предлагают. А Иван Ильич говорил: тебя ругают в газетах, значит, ты не права. В стране отношение к газетам было, сами знаете, какое.

Как вы познакомились? Он же был человек не вашего круга – большой торговый начальник[13].

Ну давайте расскажу…

Иван Ильич был моим больным поначалу. Я тогда много времени проводила в больницах, потому что наш отдел, наша лаборатория – всё базировалось на клинике. Хватало сил ездить по больницам в первой половине дня, проводить клинические разборы. К тому же Бирюков завел хорошее правило – директор не появляется до трех часов дня в своем кабинете. Поэтому и он в свое время мог работать в лаборатории, и я. Это будет у нас такой фон (пришла кошка и стала грызть свой корм). Ко мне и сейчас присылают больных по принципу последней инстанции, сколько бы я не отнекивалась. Иногда удается дать приличный совет.

И вот моя соученица по институту отправила ко мне, в нашу базовую больницу на Гастелло, как она сказала, мужа своей приятельницы. Мне потом объясняли, что он один из четырех самых красивых мужчин Ленинграда и на женщин действует неотразимо. Но я никак на него не отреагировала. Больной и больной. Посоветовала, куда обратиться для комплексного обследования. Совершенно случайно за ним вышла, надо было в другой корпус. У порога совсем разнесчастный стоит мой больной и ждет машину, которую отпустил, полагая, что я им буду заниматься часа два. Причем вид у него, как у приговоренного к смерти. Я никогда не видела, чтобы так трансформировались внешность и повадки человека. Пришел ко мне такой самоуверенный…

…Вальяжный?

Очень вальяжный. А тут сгорбился, хотя еще сравнительно молодой человек, только что не плачет. И я его пожалела на свою голову. Действительно, разобралась с его недугом. Это была фобия, возникшая после очень нервной командировки в Грецию периода «черных полковников». У нее были странные проявления: он боялся перейти улицу, спускаться с лестницы в подземный переход, теща его сопровождала. К тому времени я уже знала о лечении этих состояний. Появились препараты, которые могут творить чудеса при разумном применении. Не буду утомлять вас терминами, даже для достоверности.

Что такое разумное применение?

Небольшие дозы, правильный выбор времени приема и т. д. Привыкания при той дозировке, которую я назначила, практически не бывает.

Вы быстро определили не только диагноз, но и курс лечения…