Правда, они обожают сленг, об этом еще Карел Чапек писал. Ну хорошо было Чапеку, он, наверное, знал язык настолько, что сленга не пугался. А я с ним намучилась. Там были очень длинные автобусные линии, иногда просто не понимаешь, на какой остановке выходить. Скажем, темнокожая кондукторша объявляет: «Тот-хот-кот-рот», – попробуй догадаться, что это «Тоттенхэм-Корт-роуд».
Это уже особенности произношения, непривычные для русского уха.
Я с ними столкнулась и на железной дороге, при переезде из Бристоля в Оксфорд. Оказалось, что на этом маршруте две пересадки, едва я одолела одну и расслабилась, как приходит контролер: через две минуты ваша пересадка. Я не поверила, но, подхватив чемодан, выскочила из вагона – и правильно сделала.
Порядочное профессиональное испытание было в Бристоле. Перед приездом советской делегации во главе с Анохиным Грей Уолтер попросил, чтобы я перевела на русский язык рабочие записи по каждой применяемой им методике. Я сидела ночь напролет, переводила максимально близко к тексту, что, надо сказать, удалось. Это была середина моего пребывания в Бристоле в роли неизвестно кого: то ли я физиолог, то ли переводчик. В тот период разделения железным занавесом еще никто не знал наших работ. И Грей Уолтер, к моему удивлению, просит меня расписаться, мол, перевод сделала Бехтерева. Меня это сильно озадачило: это они так от нас отгораживаются или уважение проявляют?
Видите, когда-то я переводила инструкции с английского, а теперь на английском читаю свободно и сама пишу статьи. Есть событие, которое уже понемногу блекнет и, может быть, вам покажется ерундой, но для меня очень значимое. В 1997 году мне оказали честь читать вводную лекцию на 33-м Международном Физиологическом конгрессе в Ленинграде.
Да, помню, в зале «Октябрьский».
Очень неожиданно, когда я после всего пережитого считала себя уходящей натурой, жизнь поставила передо мной сверхзадачу. И на ее решение я потратила целый год. Я сделала обзор всей мировой науки и выделила фазы прорывов, что было принципиально важно. В том числе на своем опыте я убедилась и пишу об этом, что, в принципе, мозг можно в любом возрасте оживить. Если только там нет сосудистых поражений или других изъянов.
На конгресс собралось три тысячи человек, огромное мероприятие, и читать там вводную лекцию в тот день, когда никаких других лекций нет, – не только честь, но и вызов, great challenge, как сказали бы англичане. Я завидовала тем, кто открывал другие конгрессы, потому что обычные лекции сама читала уже давно.
Не знала, как подступиться, и сдуру написала лекцию сначала по-русски, потом перевела на английский. Показала специалисту, она начала усложнять всю эту красоту, и я все-таки оставила свой текст. Он у меня был отпечатан и на русском, и на английском языках, с примечанием, что это моя авторская редакция. Я справилась с нервами и думаю, что лекция удалась, потому что сын, мой самый строгий критик, сразу подошел ко мне и сказал, что это было блестяще. Мне дарили цветы, говорили приятные вещи и бесконечно снимали, так что я ждала море фотографий. Но не получаю ни одной. Святослав сокрушается, что потерял пленку. Вдруг пишет знакомый финн: «Посылаю Вам, наверное, тысячную фотографию, Вам она ни к чему, но на всякий случай». И это единственное фото, что осталось у меня на память о той лекции.
Возвращаясь к вопросу о переводах.
А послали вы ее как?