Счастье

Впереди виднелись острова. Он поднял паруса, заглушил мотор и дал свободу яхте, и та, подхваченная попутным ветром, плавно заскользила по воде. Только легкий звук рассекаемой волны, гул ветра и крики чаек, летящих следом. Шум города постепенно остался позади, и Профессор всем своим естеством слился с морем.

Работающие в фирме парни напрасно беспокоились и предлагали ему свои услуги. Даже если бы в последний момент на яхту вдруг по какой-то причине не погрузили бы два мешка съестных припасов, Профессор все равно бы вышел в море, потому что с детства был уверен, что способен справиться с любыми проблемами, которые возникнут на воде. Хидает тоже был таким. Сколько раз их двухметровое суденышко попадало в шторм, сколько раз тонкие паруса оказывались изорванными в клочья, сколько раз их вытаскивали на буксире! И каждый миг они испытывали огромное удовольствие от работы, которую выполняли, чтобы спасти свое судно и самих себя.

«Грекам в большой степени свойственно такое органичное единение с морем», – подумал Профессор. Что там ни говори, а все же они – мореходы. Он верил в правильность сложившегося мнения о том, что, несмотря на полуторатысячелетнее проживание на Анатолийском полуострове, турки продолжают оставаться степняками и никогда не станут мореходами. Когда Ксенофонт, выступая на стороне персидской армии, шел вдоль берегов Черного моря, то, чтобы поднять моральный дух своих солдат, радостно кричал: «Thalassa, thalassa!» – «Море, море!» «Мы вернулись в свою стихию, слились с морем. Теперь мы сможем найти выход! Море защитит нас», – верили они. И Профессор думал точно так же. Есть лунные дорожки, соль, рыба, ветер, солнце и Гомерово море винного цвета! Кто-то видел море в другом состоянии, они не могли понять, что значит «море винного цвета», однако Профессор помнил: по вечерам Эгейское море действительно приобретало винный оттенок.

Яхта – словно ладья из мифов, которая приведет Профессора к спасению! Легендарный корабль, в паруса которого дул Посейдон, наполняя его ветрами Киклад[15], а конечной целью корабля было спасение души мореплавателя…

Наступил вечер. По выражению эгейских рыбаков, ветер стих, море успокоилось. Воды окрасились в темно-вишневый цвет, и с каждой минутой темнота сгущалась.

Профессор испытывал невероятное блаженство от простора и красоты, окружающих его. Ночь застала его на приличном расстоянии от острова, но он не придал этому особого значения. Он решил заночевать в открытом море и бросил якорь. Аппараты пульта управления Beneteau показали глубину 18 метров. Профессор убрал паруса и отдался волнующим ощущениям первой ночи своей исправленной новой жизни. Когда полностью стемнело, он вскрыл мешок фирмы Sunquest, в который была уложена еда. В пакете, кроме консервов, он нашел сыр, хлеб, помидоры и бутылку белого напитка. Он приготовил ужин. На корме корабля стоял сервированный стол, это было невероятно, но там даже бокалы красовались! Это было приятно, хотя, если бы их не было, Профессор не огорчился бы, просто не заметил бы этого. Может, ему приятнее было бы пить прямо из горла. Так же, как в те времена, когда они с Хидаетом пили по очереди, запрокидывая голову, дешевое мармарское вино, после которого наутро болела голова…

Он теперь был свободным человеком, не связанным никакими правилами, отказавшимся от всех условностей, оставшимся наедине с собой, выбравшим путь метанойи. Он испытывал чувство внутренней гордости от собственного успеха. Каждый волен делать то, что ему заблагорассудится, и вот – он освободил себя, и теперь он свободен как чайка, что сейчас пикирует сверху, пытаясь что-нибудь схватить со стола. Он один посреди Эгейского моря и поднимает бокал за свое будущее, полное неожиданных приключений. Он создал новую книгу. Глядя на бокал в своей руке, он произнес: «Эй, мои стихи из бутылки!» Привет тебе, Бодлер! Наконец-то и его судьба изменилась. Он не умрет на креслах Лине Розет или на кровати Дунлопило, и его не повезут по знакомым улицам на «скорой». Счет в банке, уровень холестерина в крови, работа в штате, налоги, количество калорий – он сумел спастись от жизни, полной этих и десятков подобных счетов, превращающих человека в компьютер. Он был настолько доволен сделанным, что готов был расцеловать самого себя.

Профессор всю жизнь был послушным, благоразумным человеком, который привык все планировать, а вот сейчас буря кипящей боли вырвалась наружу.

– Я еду в Стамбул! Попытаюсь сдать экзамен, чтобы поступить на бюджетное место и получить общежитие.

Так он когда-то сказал Хидаету. Они пили пиво на причале. И друг спросил его: что он станет делать после того, как со столькими ухищрениями закончит бесплатное обучение в лицее.

– Само собой, пойду в университет.

– А потом?

– Работа, жизнь, жена, деньги!

На что Хидает ответил ударом под дых:

– Ты пытаешься быть точно таким, как твой отец.

Да, это был удар, потому что меньше всего в своей жизни Ирфан хотел походить на этого съежившегося, со впалыми щеками и насквозь прокуренными легкими, затурканного человека в коричневой униформе.