Счастье моё!

Летом, в выходные дни, мы в компании маминых коллег по театру выезжали за Волгу, на песчаные пляжи Бакалды – живописного левого берега. Отсюда был виден Волгоград, раскинувшийся на противоположном берегу, вода была всегда теплой, песчаное дно удобно и неопасно. Расстилались широкие полотенца, на которые выкладывалась всякая снедь, привезенная с рынка, славившегося богатым разнообразием овощей, рыб, ягод, солений. До сих пор вспоминаю мясистые, ароматные помидоры, каких больше пробовать и не приходилось: разламываешь его на две половины, щедро покрываешь черной паюсной икрой и жуешь, поскрипывая налетевшим песком.

Мама была большой модницей, удивительно, как в ситуации тотального дефицита ей удавалось быть всегда безукоризненно элегантной. Многое шилось на заказ, многое покупалось у фарцовщиков, многое в комиссионных магазинах, куда сдавались вещи, привезенные из-за границы; многое приобреталось у редких знакомых, имеющих возможность работать за рубежом. За модными вещами охотились, приобрести желанную вещицу считалось большой удачей. У мамы был свой стиль в одежде, на ее идеальной фигуре все, даже самые простые вещи казались изысканными. Я видела, с какой симпатией, с каким восторгом на нее смотрят коллеги из театра, она была законодательницей стиля, элегантно-богемной манеры поведения, ее женская покоряющая энергия электрическими зарядами пронизывала воздух. Всегда аккуратно причесанная, всегда продуманно одетая, всегда благоухающая дорогими ароматами, всегда подтянутая и искрящаяся, она у меня вызывала восторг и желание подражать, подражать во всём.

Мой отъезд на учебу в Ленинград был драматической нотой в нашей жизни, и хоть мы с мамой никогда не говорили о том, как каждая из нас проживала разлуку, но я точно знаю – это было тяжелое событие для нас обеих, которое во многом изменило и наши взаимоотношения, и нашу жизнь.

Первый год был нестерпимо тяжел, и, когда поздней осенью маме удалось приехать на несколько дней в Ленинград, чтоб повидаться со мной, наша встреча была вовсе не такой, как мы ее себе представляли. Моя тоска рисовала только один вариант нашей встречи после разлуки: брошусь в ее родные руки, зацелую их, залью слезами радости и не оторвусь ни на секундочку от ее тепла… Мы встретились в доме Михайловых, я пришла из училища, а мама там уже меня ждала. Я вошла в комнату и в сумрачном свете увидела очертания маминой фигуры, стоящей на фоне окна, в угасающем мареве тускнеющего заката. Волнение мутило изображение. Мы стояли друг перед другом на расстоянии всей продолжительности от двери до окна, не могли пошевелиться и были не в состоянии преодолеть эту дистанцию. Казалось, эта пауза и пространство, которое нас разделяет, бесконечны. Путь друг к другу оказался очень долгим, мы привыкали к нашей близости все несколько дней маминого приезда.

А зимой наступило счастье: я улетела в Красноярск, домой, к маме, на каникулы! Счастье приходило два раза в год: летом, когда я уезжала вместе с мамой и ее театром на гастроли, и зимой, когда длились двухнедельные каникулы.

Благодаря маминым гастролям я в детстве объездила почти весь Советский Союз. Сейчас мои дороги ведут в направлении западном, мне редко, очень редко удается путешествовать по России; тогда же, в детские годы, сменяющиеся города, гостиницы, съемные квартиры, здания театров и вокзалов веретеном кружились у меня перед глазами, отпечатываясь многочисленными цветными картинками. Мама везде, где нам приходилось жить, создавала атмосферу уюта, комфорта и безупречной чистоты. Я всегда ждала праздничных дней, когда к нам в дом звались гости, накрывался праздничный стол, готовилась праздничная еда. Слушать взрослые разговоры о театре, артистах, премьерах, перипетиях театральной жизни было сладостным удовольствием. Часто после застолья включался магнитофон, вертящаяся на бобинах коричневая пленка воспроизводила моднейшие по тем временам композиции “Битлз”, “Роллинг Стоунз”, Энгельберта Хампердинка, Мирей Матье и, конечно же, Валерия Ободзинского, Аиды Ведищевой, Вадима Мулермана… и начинались танцы. Мама танцевала лучше всех! Глаза ее сияли, ноги в остроносых туфельках ритмично твистовали, кокетливо закидывались руки, лучистая широкая улыбка озаряла лицо, русые волосы тяжелыми прядями падали на красивый лоб – я любовалась ею.