Счастье моё!

Приближение возвращения в Ленинград, понимание скорой разлуки делало драгоценной каждую минуту, проведенную вместе с мамой. Однажды, приехав в аэропорт, мы услышали объявление о задержке рейса сначала на два часа, потом еще на час, потом еще… так мы просидели в аэропорту более девяти часов. Какое же для меня было счастье эти подаренные нам незапланированные часы! Я сидела, уткнувшись в маму, вдыхая ее запах, вбирая ее тепло, мама кормила меня мандаринами, захваченными из дома, и гладила по голове. Когда объявили посадку, я не хотела верить, что должна оторваться от нее и лететь за тысячи километров прочь от моего счастья, рыдания меня душили, я пыталась и не могла успокоиться. Уже сидя в самолете, я продолжала давиться слезами, и все съеденные мандарины были выброшены моим организмом в вовремя подставленный стюардессой гигиенический пакет. Меня выворачивало весь полет до пересадки в Екатеринбурге, и только после четырехчасовой паузы в ожидании следующего взлета я успокоилась, обессиленно продремала дорогу до Ленинграда. С тех пор я не переношу запах мандаринов, он навсегда для меня связан с разлукой, нестерпимой разлукой с мамой.

Мамина принципиальность и даже суровость прежде всего была направлена на нее саму, на ее работу, но и, конечно же, отражалась на моем воспитании. Был четкий свод правил и законов поведения дома, в школе и то, что называется в “общественных местах”. Пока мы жили в Волгограде и я была слишком мала для проявлений сложностей характера, за мной укрепилась характеристика ребенка воспитанного и послушного. В мои шесть лет мама рассталась с папой, и мы переехали в Красноярск, да не просто в Красноярск, а в Красноярск-26, это был засекреченный город, возведенный в тайге по распоряжению Сталина, особый статус которого был получен в связи с секретными градообразующими предприятиями оборонной, атомной, позже космической промышленности. До недавнего времени город вообще не существовал на гражданских картах. Гигантский атомный завод был вмонтирован в чрево большой горы, куда служащих доставляли специальные вагоны железной дороги, которая была неким гибридом с метрополитеном. Никогда никто из жителей города не рассказывал о том, что составляло их работу, а сам атомный подземный завод называли Комбинатом. Электропоезд въезжал утром внутрь “атомной” горы, а вечером вывозил служащих обратно, через толщу массива скалы, через тайгу, в город. Комбинат был настоящим инженерным чудом, грандиозность этого горно-оборонно-атомного монстра опережала многие самые фантастические изобретения, эта выросшая в таежных горах громада была гордостью советских атомщиков и строителей. В этом контексте вспоминается фильм “Девять дней одного года”, герои которого, молодые ученые-ядерщики, были персонажами, чьи явные прототипы – инженеры и ученые, работавшие на Комбинате. Въехать на территорию города посторонним было невозможно: тайга по периметру была обнесена несколькими рядами колючей проволоки и неусыпной охраной, на КПП тщательно проверялись спецпропуска, вещи, сумки, чемоданы. Щедрое финансирование позволило ленинградским архитекторам создать город, прекрасно приспособленный для жизни, его спроектировали в пятидесятые годы в популярном тогда стиле советской неоклассики. Проживание в закрытом городе, в режиме полной секретности, опасное для здоровья производство – всё это компенсировалось внушительным количеством материальных и моральных благ: зарплаты, квартиры, комфорт, безопасность, мощнейшее снабжение в области промышленных и продуктовых товаров, отсутствие какого-либо дефицита, а следовательно, и очередей – это была стопроцентно благоустроенная жизнь.

Я не помню серого, грязного снега – он всегда ослепительно сиял на ярком искрящемся солнце. Компактный город утопал в меняющихся красках тайги: зимой щурились глаза, не в состоянии охватить слепящий белоснежный пейзаж, осенью таежные сопки вспыхивали всеми оттенками красно-оранжевого, летом переливались всевозможными нюансами зелено-изумрудного, весной отливали серебристо-серым туманом. Я любила этот город, хоть прожила в нем совсем немного и чаще была здесь гостем.