Счастье по Аристотелю

Размышляя о скупости, Аристотель задумывается и о ее причинах. «Более щедрыми, видимо, бывают те, кто не сами нажили состояние, а получили его по наследству: во-первых, они не испытывали нужды». Здесь я, пожалуй, не могу согласиться с Аристотелем. Я видела и успешных бизнесменов в первом поколении, которые ни пенса лишнего не оставят себе, отдавая все на благотворительность, и патологических скупердяев, с рождения обладавших внушительным трастовым фондом. Но ход рассуждений у Аристотеля интересный. Он считает, что переживший бедность становится более прижимистым (в отличие от ряда других древнегреческих философов, полагавших, что аскеза способствует духовному совершенству, Аристотель о бедности отзывался неодобрительно). Возможно, подобную аскетическую клику он и подразумевает, утверждая, что щедрому человеку нелегко оставаться богатым, поскольку он не склонен к приобретению и бережливости, «при том расточителен и ценит имущество не ради него самого, а ради даяния. Отсюда и жалобы на судьбу, что-де наиболее достойные богатства менее всего богаты. Вполне понятно, что происходит именно это: как и в других случаях, невозможно обладать имуществом, не прилагая стараний к тому, чтобы его иметь». Кроме того, по его мнению, те, кто заработал состояние собственным трудом, склонны к прижимистости, поскольку «все сильнее привязаны к своим творениям, как, например, родители к детям и поэты к стихам».

Аристотель уверен, что лучше грешить мотовством (излишней щедростью), поскольку этот порок «легко лечится возрастом или бедностью». Мота, который слишком много тратит на других, можно приучить отдавать деньги «сообразно состоянию». Чрезмерно щедрый человек «не испорченный и низкий, а просто глупый». Скупой же не способен облагодетельствовать никого, даже себя, поскольку перевоспитать его и приучить к щедрости невозможно. Он никогда не обретет прекрасной жизни и истинного счастья. Аристотель с сожалением отмечает, что большинство людей «скорее стяжатели, чем раздаватели», а кроме того, скупость имеет много разновидностей.

Одни становятся скупыми к старости или по причине немощи – это простительно. Другие бессовестны и беспринципны настолько, что готовы «брать откуда угодно и что угодно, как, например, те, чье ремесло недостойно свободных: содержатели публичных домов и все им подобные, а также ростовщики, дающие малую ссуду за большую лихву». Аристотель, наверное, одним из первых ополчился бы на подпольных ростовщиков и кредитные карты, которые побуждают людей жить не по средствам и копить долги, которые затем приходится выплачивать с грабительскими процентами.

Третьи пытаются нагрести себе златые горы – Аристотель приводит в пример «тиранов, разоряющих государства, и грабителей, опустошающих святилища». Филипп II, несомненно, успел разорить и награбить немало к тому времени, когда Аристотель прибыл в Македонию воспитывать Александра, однако македонский царь обычно старался поддерживать хотя бы видимость благочестия и не опускаться до святотатства. Тем не менее мы бы узнали много интересного, если бы прошлись по царской школе в Миезе, когда Аристотель рассказывал Александру, что такие правители не просто алчны, а нечестивы. Он отказывается ставить их в один ряд с мелкими преступниками – «игроком в кости, вором, разбойником», – которые тоже несомненно алчны. Им всем «присущи позорные способы наживы», и все они «терпят порицание ради наживы». Аристотель осуждает игрока в кости даже сильнее, чем разбойника, – тот по крайней мере крадет у чужих и незнакомых, тогда как игрок «обогащается за счет собственных друзей вместо того, чтобы им помогать». Друзья нужны не для того, чтобы на них наживаться. Если вы обираете их, даже в игре, все они очень скоро от вас отвернутся.

Свойством характера, труднее всего поддающимся исправлению, Аристотель считает честолюбие. Собственно, вероятность подвергнуться критике по поводу честолюбия существует всегда: уж очень это неоднозначная черта. В одном человеке одобряют амбициозность, в другом – ее отсутствие, «честолюбивого мы хвалим за то, что он действительно муж и любит прекрасное, а нечестолюбивого – за умеренность и благоразумие». В других случаях за чрезмерную амбициозность или ее нехватку, наоборот, ругают: «Мы ведь осуждаем честолюбивого за то, что он стремится к чести больше, чем должно, и к чести не из должного источника, нечестолюбивого – за то, что он не собирается принимать почести даже за прекрасные дела». Под честолюбием Аристотель подразумевает жажду славы и почестей, а не понимаемое в более широком смысле и одобряемое желание раскрыть свой потенциал ради саморазвития как такового. Желание реализовать потенциал, развить врожденный талант во всей полноте, добиться личных высот в игре на скрипке, в футболе, воспитании детей, садоводстве, в науке можно только приветствовать и поощрять. Лишь злопыхатель, которого гложет иррациональная зависть, будет возмущаться чужим стремлением к успеху.