Счастье по рецепту

И люди в этой части города были другие. Если до этого дня я встречала пьяниц только у таверны Ивона, то сейчас увидела их место жительства. Центр Каана все же занимали торговцы, я вообще жила на основной торговой улице, а вот окраина…

Тиммион вел меня за руку по захламленному переулку. Здесь как будто даже солнце светило не так ярко, да и цветов я нигде не увидела. Балконы были увиты сухими растениями, кто-то все-таки пытался вырастить цветы, но ухаживать за ними не стал. Ветер гонял по брусчатке пустой бумажный пакет. С тихим шелестом он пролетел мимо моих ног и скрылся в проеме между двумя деревянными избушками. В окне одной из них мелькнула чья-то тень, а следом раздалось несвязное:

– Что смотришь?!

– Так, – Тиммион зашагал быстрее, утягивая меня за собой. – Лучше не разглядывай местных, им это не нравится.

– Ужас какой-то, – бормотала я, торопясь за мужчиной.

Я жалась к нему, чтобы все вокруг видели, что я не одна, меня не дадут в обиду, и подходить не стоит! Да и страха как такового не было, только жалость. Мрачные улицы окраины Каана навевали на меня тоску и уныние, и, к моему счастью, я не встретила по дороге ни одного ребенка. Сердце бы просто не выдержало этого зрелища. Впрочем, мужчину без брюк и нижнего белья, опорожняющего желудок прямо у дороги, моя трепетная душа пережила.

– Я даже подумать не могла, что здесь все… так!

– Когда я говорил, что Каан бедный город, то не преувеличивал.

– Это все король, да? Он жалеет денег на облагораживание города?

– Не король, – ответил Тиммион, а мне в его голосе послышалось разочарование. – В основном благополучие города зависит от тех, кто в нем живет. Каан еще держится на плаву за счет торговли, бумажной фабрики и пшеничных полей, но все деньги уходят тем, кому это все принадлежит. Весь город и территории вокруг него поделены между графьями и лордами, а те уже, в свою очередь, платят герцогу за пользование землями и торговыми районами.

– А сам герцог что делает?

Тиммион усмехнулся, поджав губы на миг.

– Ничего. Он не обязан ничего делать, но мог хотя бы попытаться по доброте душевной. Впрочем, доброта – это не о нем.

– Ты и его знаешь?

– Можно и так сказать.

Я снова подняла взгляд и осмотрелась. Мужчина вывел меня на улицу, где дома уже заканчивались, но вразброс все же стояли отдельные постройки без крыш.

– Знаешь, мне кажется, что пьяницам сколько угодно можно давать шанс на лучшую жизнь, они им не воспользуются, – проговорил Тим спустя несколько минут молчания. – К примеру, когда по весне владельцы полей набирают мужиков на работу, те, конечно, записываются, но в поле так никто и не выходит. То запил и свалился где-нибудь, не в силах дойти до дома, то просто решил не идти. С женщинами – та же история. Многие из них стараются следить за мужьями-пьяницами, помимо этого управляются с детьми и хозяйством. Когда-то, на той улице, которую мы прошли, у многих были поросята, коровы, а то и лошади. Но со временем эти сильные духом женщины или погибали от усталости и болезни, потому что нечем было заплатить лекарю, или же спивались вместе с мужьями. Дети, повзрослев, кто мог уехали в столицу. Там, может быть, нашли какую-никакую работу, а может, и сгинули. Я ведь всю свою жизнь живу в Каане, знаю многих здесь в лицо и по имени. Я видел, как рождаются и взрослеют дети, как они потом уезжают из родительского дома в поисках лучшей жизни… А кто-то, как Стеан, подсел на кружку крепкого вместе с родителями.

Я слушала молча, ни словом ни взглядом не перебивая Тиммиона. По сторонам больше не смотрела, и раз и навсегда запретила себе ходить на окраину города.

Решение было принято на эмоциях. В дальнейшем мне еще не раз приходилось бывать здесь, но я уже не испытывала этого ужасающего ощущения беспомощности. К тому времени мне было жаль только одного человека – себя.

Заброшенная типография представляла из себя два бревенчатых здания с деревянными плоскими крышами. Одно помещение было двухэтажным, второе маленьким и кособоким. Последнее, как сказал Тим, использовалось для хранения инвентаря. Окна обеих построек зияли черными дырами, а сквозняк, гуляющий внутри, было слышно даже с улицы. Но слышно было не только завывание ветра, а еще и детский смех, шум, громкий топот. В одном из окон мелькнуло знакомое лицо. Бран выглянул на улицу, но тут же скрылся, а через секунду вновь появился, глядя на нас с улыбкой.

– Анна пришла! – закричал он, обернувшись к кому-то.

– Смотри, как тебе рады, – усмехнулся Тиммион. – Пойдем?

Мужчина помог придержать покосившуюся дверь, и мы юркнули внутрь. Мебели здесь как таковой не было, только запылившиеся стеллажи, пара кресел, стоящих по углам. Всюду валялись обрывки газет и клочки бумаги, стеклянные бутылки, тряпки. Следующая комната ничем не отличалась от предыдущей, а вот другая, за ней, оказалась вполне обжитой. Если можно так сказать.