Счастье привалило

— А все задатки… Не дай мы ему задатковъ — не задиралъ-бы онъ такъ носъ, не дерзничалъ-бы такъ. Вдь это дерзость! Непочтительность. Неуваженіе къ старшимъ! Вольнодумство! И эту непочтительность онъ прямо противъ меня направилъ. Я въ десять разъ старше его чиномъ.

Генералъ горячился. Часы надъ свчной выручкой показывали сорокъ минутъ пятаго.

— Нельзя-ли послать за нимъ? — предлагала Агничка.

— Послать… Кого послать?.. Некого послать. Да и могутъ разъхаться. Надо послать свидтелей-поручителей, а они нужны, чтобы расписываться. Безъ этого внчать не будутъ.

— Да вотъ хоть Дарья Максимовна създитъ.

Взоръ генерала упалъ на тетку Куцына, которая стояла ни жива, ни мертва и молчала.

— А Дарью Максимовну мы теперь можемъ только поблагодарить, что она намъ такую дрянь сосватала, — сказалъ онъ. — Ну-съ, — отнесся къ ней генералъ. — Что вы намъ теперь скажете о гнусномъ поведеніи вашего племянника? Гд онъ теперь? Что онъ надъ нами куражится?

— Ахъ, ваше превосходительство! Онъ и на меня-то за послднее время сталъ плевать, какъ на послднюю животную, — слезливо отвчала тетка Куцына. — Приходила я къ нему поздравить его съ обновками, просила его, чтобъ онъ на радостяхъ меня ублажилъ хоть какимъ-нибудь подарочкомъ хорошенькимъ. и что-жъ онъ, безчувственный? Только три серебряныхъ рублишка на кофей отвалилъ.

— Это, сударыня, къ длу не относится.

Генералъ обернулся къ Дарь Максимовн спиной.

— Если вы хотите, ваше превосходительство, то я съзжу къ нему, — предложила она.

— Да-съ… придется създить, если онъ черезъ пять минутъ не явится. Кто его знаетъ! Вдь могли и убить его, изувчить… Наконецъ, скоропостижная смерть. Все можетъ случиться.

Вс были какъ на иголкахъ. За свчной выручкой шептались управляющій и дьячекъ.

Прошло, наконецъ, не пять минутъ, а четверть часа, а Куцынъ все еще не прізжалъ. Пробило пять.

Генералъ былъ взбшенъ. Къ нему подошла Дарья Максимовна.

— Я поду за нимъ, ваше превосходительство, — сказала она.

— Самъ я поду! — отвчалъ генералъ и поспшно сталъ выходить изъ церкви,

XI

Минуты черезъ три генералъ летлъ на своихъ санкахъ къ Куцыну.

— Пошелъ скорй! — кричалъ онъ кучеру.

И крупный срый рысакъ, мрно выбивая ногами, мчался, обдавая генерала снжною пылью.

Отъ церкви до Куцына было довольно далеко. Куцынъ жилъ на Петербургской сторон. Генералъ никогда не бывалъ у него, а только писалъ ему письма. Пришлось отыскивать улицу и домъ.

Но вотъ и улица и домъ найдены. Генералъ выходитъ изъ саней, звонитъ въ колокольчикъ у дверей и, вызвавъ дворника, спрашиваетъ его, гд такой-то нумеръ квартиры. Дворникъ, увидавъ у воротъ рысака, запряженнаго въ сани подъ медвжьей полостью, и замтивъ красную ленту въ распахнутыя полы генеральской шинели, приходитъ въ трепетъ и безъ шапки ведетъ генерала въ спрашиваемую квартиру.

— Тутъ скользко, ваше сіятельство, не поскользнитесь… Здсь ступенька, не извольте споткнуться, ваше превосходительство, — предупреждаетъ онъ генерала на каждомъ шагу, поддерживаетъ его подъ локоть на лстниц и, наконецъ, подведя къ двери, обитой драной клеенкой, звонится въ колокольчикъ.

— Кто тамъ? — слышится женскій голосъ за дверью.

Генералъ вспылилъ.

— Да отворяйте-же, чортъ васъ побери! — крикнулъ онъ. — Чего вы боитесь? Вдь не можетъ-же быть, чтобъ къ вамъ звонились воры и разбойники.

— Отворяй, Степанида! — кричитъ въ свою очередь дворникъ и ударяетъ въ дверь кулакомъ.

Дверь отворена. Передъ генераломъ молодая заспанная баба въ розовомъ ситцевомъ плать и съ маленькой жестяной лампочкой въ рук.

— Здсь чиновникъ Куцынъ живетъ? — говоритъ генералъ.

— Куцынъ? — переспрашиваетъ баба.

— Да, Куцынъ Василій Ермолаевъ.

— Ахъ, Василій Ермолаичъ? Они ухавши.

— Куда ухавши? Въ церковь?

— Нтъ, въ Костромскую губернію.

— Какъ въ Костромскую губернію? — восклицаетъ генералъ, и къ лицу его мгновенно приливаетъ кровь, такъ что оно длается красное. — Да вдь онъ долженъ сегодня внчаться.

— Ничего намъ этого, господинъ милый, неизвстно. Мы прислуги.

— Да ты врешь! Шутишь, дура-баба! Такъ со мной шутить нельзя!

Генералъ умышленно распахиваетъ полы шинели и показываетъ красную ленту. Кухарка пятится.

— Какія-же шутки, баринъ. Что вы, помилуйте… Они сегодня утречкомъ ухали.

На губахъ генерала выступила пна.

— Ты скрываешь его, глупая баба! Такъ смотри, за это отвтить можешь. Куцынъ сегодня въ четыре часа долженъ внчаться и его ждетъ уже невста въ церкви.

— Зачмъ намъ скрывать, баринъ. Про внчанье тоже намъ ничего неизвстно. А уложились они вчерась, всю свою новую одежу уложили въ чемоданъ и ухали сегодня утречкомъ.

— Вотъ такъ мерзость! Вотъ такъ подлость! Да это предательство какое-то… Это гнусность… — бормоталъ генералъ и не зналъ, ему длать.

Онъ переминался съ ноги на ногу передъ дверью.

— Это точно, ваше превосходительство, что они ухали… Куцынъ-съ этотъ самый… — поддакнулъ дворникъ. — Я и по паспортной книг нонче отмчалъ ихъ… то-есть по домовой-съ.

— Но вдь это-же невозможное безобразіе!.. Это… это… это насмшка… Хуже насмшки…

Генералъ не зналъ, что говорилъ.

— Ухали-съ… Сначала привели извозчика рано утромъ, а потомъ уложили мшки и ухали… — продолжалъ дворникъ.