Счастье Раду Красивого

   - Нет, государь, - ответил боярин, - когда я услышал про закрытие бреши, то подумал, что это ты хорошо решил. И мне не было известно наверняка, сможем ли мы вернуться. Я подумал, что даже если не сможем и бросим лагерь, но напоследок сделаем полезное дело. Может, это и впрямь поможет. Чудеса случаются.

   - Надеюсь, что Бог всё ещё говорит со мной твоими устами, - сказал я, а затем повернулся к начальнику моей личной охраны: - Мы не должны слишком удаляться от войска. Поутру я должен узнать, что с ним стало.

  

   * * *

  

   Наверное, Бог действительно хотел, чтобы я не попал в плен к молдаванам, потому что Он не дал мне приблизиться к месту недавнего сражения - послал вестника с предупреждением.

  

   Рассвет был ясным, и это помогло нам увидеть неподалёку, на границе бурого распаханного поля и чёрного осеннего леса, маленькую деревушку - десяток домиков из бруса, крытые дранкой.

  

   Постучавшись в крайний дом, мы смогли расспросить, где находимся. Так нам стало понятно, в которой стороне находится лагерь и как к нему лучше добраться, однако не успели мы одолеть и трети пути, как впереди на дороге показалась одинокая фигура всадника.

  

   - Если это молдаванин, он сейчас развернётся и поскачет прочь, - сказал Стойка, поэтому мы образовались, когда всадник не развернулся. Правда, прибавить ходу в нашу сторону он также не спешил, и мы насторожились.

  

   Начальник моей охраны, поскольку среди полутора сотен воинов, оставшихся со мной, были и его люди, отправил одного из этих людей посмотреть, почему неизвестный всадник ведёт себя так.

  

   Впрочем, всё объяснялось просто - всадник был почти в беспамятстве из-за ран, и внимания хватало только на то, чтобы следить за конём, который всё норовил свернуть к обочине и начать пастись.

  

   Раненый заметил нас только тогда, когда мы окружили его, и конь под ним остановился. Я помню, как он поднял голову, и стало видно лицо, покрытое запёкшейся кровью. Затем этот человек попытался разлепить веки и оглядеть нас, но почти ничего не видел.

  

   - Кто вы? - спросил он, наконец.

   - Не молдаване, - ответил Стойка.

   - А! - протянул раненый. - Вы тоже спаслись?

   - Лагерь захвачен? - спросил Стойка.

   - Да, - ответил раненый. - Там всё разгромлено.

   - А много ли убито наших людей? Много ли в плену?

   - Не знаю, - ответил раненый.

   - Ты видел, кто ещё успел спастись? - продолжал спрашивать Стойка.

   - Не видел. Было темно, - ответил раненый, всё так же глядя на нас почти не видящими глазами. - Братья, дайте пить.

  

   Стойка снял с пояса фляжку, в которой, судя по малым размерам, была не вода, а затем повернулся ко мне:

   - Нам нужно возвращаться в Букурешть. Армию мы уже не соберём. Она рассеяна. А даже если и соберём тысяч десять, это не в счёт. Это не поможет нам одолеть Штефана, а вот он может взять тебя в плен.

  

   Меж тем раненый отхлебнул из фляжки, вложенной ему в руку, но против ожидания не закашлялся.

   - Не бросайте меня, братцы, - проговорил он. - Если не смогу ехать, привяжите к седлу. У молдаван мне смерть. Они меня добьют. Гореть им в аду! Они и вчера никого не щадили. Не просто били нас, а убивали, как будто сам Штефан приказ отдал никого не щадить.

   - Если Штефан не хочет брать пленных, значит, он намерен продолжить поход, - заключил Стойка. - Это значит, Штефан скоро придёт под стены Букурешть. Надо спешить.

   - Хорошо, - без всяких возражений ответил я. - А как быть с раненым?

   - Если что, привяжем его к седлу, как он просит, - последовал ответ. - Государь, главное, чтобы тебе в плен не попасть.

   - Государь? - вдруг встрепенулся раненый и снова начал крутить головой, силился разлепить веки. - Государь!? Да как же ты допустил, чтобы с нами вот это всё случилось!? Государь, ведь у нас такое войско было! Такое войско! И проиграли... Как же так-то!? Как!?

  

   Я не знал, что ответить, а Стойка решительным движением забрал назад свою фляжку и небрежно произнёс:

   - Не обращай внимания, государь. Он захмелел.

  

   * * *

  

   Стойка настаивал, чтобы мы ехали быстро, потому что продолжал беспокоиться, как бы Штефан не отправил свою конницу за нами в погоню:

   - Государь, если ты попадёшь в плен, это будет совсем плохо. Тогда мы потеряем всякую надежду избавиться от молдавской напасти.

  

   Я соглашался, потому что теперь твёрдо знал, что с этим человеком надо соглашаться, но порой мне хотелось попасть в плен, ведь тогда не пришлось бы думать о том, как я вернусь в Букурешть и буду вынужден сказать всем, что проиграл. "Как я скажу это? - мелькала мысль. - Как буду смотреть людям в глаза?"

  

   Конечно, Милко не стал бы меня укорять. Возможно, и жена не стала бы, но остальные... Казалось стыдно предстать даже перед Рицей, хотя с чего бы мне бояться укоров своей десятилетней дочери. И всё же я не хотел видеть её взгляд, когда она воскликнет: "Отец, ну как же ты?!" А другие люди из моего окружения промолчали бы, но подумали бы так же.

  

   Я и сам не мог понять, как такое случилось. Как я мог упустить победу, которая сама шла в руки!? Если бы я не промедлил те два дня, сейчас Штефан оказался бы на моём месте - спасался бы бегством.