Счастье Раду Красивого

   - Прости, государь, что больше не унёс, - с напускной печалью произнёс Стойка. - Тяжёлые они, а убегать надо было поскорее. Да и у меня всего две руки. Схватил да и побежал. А если б даже всё смог унести, то неизвестно, что лучше. Ведь Штефан и Басараб, когда Букурешть осаждали, надеялись казну твою захватить и если б не захватили или обнаружили слишком мало, сильно бы рассердились, стали бы твоих людей пытать: "Где казну спрятали?" А так довольны должны быть. Пусть подавятся этим золотом! - последняя фраза прозвучала уже не с напускной печалью, а искренней злостью.

   - Благодарю тебя, Стойка, - я обрадовано посмотрел на боярина. - Золотом очень ты меня выручил.

  

   Мелькнула мысль, что часть золота придётся всё же отдать никополскому бею, чтобы не держал на меня зла. Об этом я собрался сообщить Стойке, но тут в разговор вмешались Мирча и Влад:

   - Отец, а мы поедем с тобой к султану? Ты возьмёшь нас с собой?

  

   Они спрашивали с воодушевлением. Им было очень любопытно посмотреть на другую страну и чужеземного правителя, но я вздрогнул, услышав это, как будто получил удар в спину, а мой ответ прозвучал намного резче, чем следовало:

   - Нет. Нечего вам там делать.

  

   Именно тогда я вдруг осознал то, над чем прежде почему-то не задумывался. Ни за что, ни при каких обстоятельствах я не должен показывать своих сыновей султану. И даже если Мехмед сам повелит мне привезти их ему, я ни в коем случае не должен исполнять этого повеления. Лучше умереть, чем исполнить, потому что у меня не было ни малейших сомнений в том, как султан посмотрит на этих детей. Он увидит их красоту и почувствует желание, и решит удостоить "особой милости", которую я называл милостью лишь в насмешку.

  

   - Отец, но почему? - удивлённо начал Мирча.

   - Потому что я сказал. И не проси. Никогда вы в Турцию не поедете.

  

   * * *

  

   Самое ужасное в моём нынешнем положении заключалось в том, сыновья находились в опасности. В Турцию я их взять не мог, но и в Румынии оставить было негде. Лесной домик мог служить прибежищем разве что на несколько дней, а я, отправившись к султану просить войско, мог задержаться при дворе на несколько месяцев, пока Мехмед хоть что-нибудь решит.

  

   В итоге я принял половинчатое решение, хотя и оно казалось опасным. Сыновья должны были остаться в крепости Джурджу под присмотром Стойки, а мне со слугами-греками предстояло ехать в Истамбул, чтобы позднее забрать сыновей на обратной дороге, когда приведу войско.

  

   Стойка, конечно, удивился, почему надо сделать именно так, но мне удалось найти для него убедительное объяснение:

   - Я не хочу брать детей с собой, потому что султан может не отпустить их обратно, а оставить жить при своём дворе. Мой отец однажды оказался вынужден оставить туркам меня и моего старшего брата как залог. Мы с братом были детьми, и нам плохо жилось вдали от дома. Мы провели в Турции не один год. А теперь султан может вспомнить о той истории и решить, что я должен поступить со своими детьми так же. Он может решить это очень легко, а я ничего не смогу возразить. Поэтому лучше не напоминать. Лучше оставить Мирчу и Влада под защитой никополского бея, хоть он и зол на меня.

  

   Никополский бей, который с нетерпением ждал в Джурджу вестей о моём походе, действительно оказался очень разозлён, когда узнал, что поход закончился плохо, а из тринадцати тысяч воинов уцелело всего восемь. Он узнал об этом ещё до моего приезда, поэтому встретил меня весьма холодно, однако мешок с золотом вместе с моими глубочайшими извинениями быстро вернул ему доброе расположение духа.

  

   - Хорошо, Раду-бей, - согласился турок, - пусть твои сыновья погостят у меня. Я позабочусь о них, как будто это мои собственные дети.

  

   Мне хотелось верить, что я принял верное решение, и что в итоге всё будет хорошо, поэтому весьма обрадовался одному событию, которое могло стать предвестником удачи.

  

   Двое моих молодых слуг-греков, которые сопровождали меня во время бегства из румынской столицы, а затем - в походе на столицу, внезапно нашлись в Джурджу, целыми и невредимыми, с конями и со всеми моими вещами. Когда молдавская конница разбила собранное мной турецко-румынское войско, эти двое, находясь на опушке леса, вовремя поняли, что надо спасаться. Они не знали, где меня искать, поэтому поехали в Джурджу, надеясь, что я рано или поздно объявлюсь там или появятся новости обо мне.

  

   - Как же хорошо, что я вас нашёл! - вырвалось у меня при виде знакомых лиц. - Так надоело терять!

  

   А эти двое слуг в свою очередь были рады, что нашёлся не только я, но и их старшие товарищи. Вся моя греческая челядь за много лет успела настолько сдружиться между собой, что вела себя как кровная родня. Я даже немного досадовал, что двое нашедшихся слуг мне лишь поклонились, а со своими товарищами обнимались, вместе смеялись от радости и чуть ли не плясали.

  

   Наконец они заметили, что господин никуда не ушёл и продолжает смотреть на них, а я, чтобы не получилось неловкого молчания, произнёс:

   - Надеюсь, вы также будете рады, узнав, что теперь все вместе должны сопровождать меня в Истамбул.

  

   * * *