Счастье Раду Красивого

   Вскоре я убедился в этом лично. Лес совсем поредел. Меж деревьями показалось широкое поле, и на нём я увидел множество всадников, стоявших к нам боком, но ничто не мешало им быстро развернуться. Кони нетерпеливо переступали, пики всадников смотрели остриями в небо, а над этим лесом пик я увидел алое полотнище. Оно означало, что среди всадников находится сам Штефан.

  

   Судя по всему, в центре войска - там же, где находилось полотнище, - стояли и телеги. Молдаване готовились защищать своё добро, добытое на войне.

  

   Я велел своим людям выстроиться в пять длинных рядов, но не выходить из-под защиты леса и приготовить луки. Свою небольшую конницу, в которой едва ли набралось бы две сотни, я поставил позади, чтобы она встретила тех молдаван, которым всё же удастся прорваться сквозь ряды пеших турецких воинов.

  

   Мне думалось, что враг, увидев нас, сразу развернётся и нападёт. Вот почему я обрадовался, когда молдавская конница пришла в движение и все головы коней, будто ворсинки на меху, когда по нему проводишь ладонью, разом повернулись. Теперь они смотрели в сторону леса, но дальше ничего не последовало. Штефан выжидал и будто дразнил - совсем как недавно, стоя на берегу потока и мысленно приглашая: "Нападай! Твоих людей ведь намного больше".

  

   И вот то же самое повторилось в отношении моей небольшой армии, но теперь моё войско само просило нападения, а Штефан меж тем продолжал дразнить: "Тебе эта битва гораздо нужнее, чем мне. Поэтому нападай первым!" Он просто ждал, как и в тот раз.

  

   Я решил не поддаваться на этот вызов и отдал приказ двум первым рядам своих людей выйти из леса на пятьдесят шагов, а затем как можно быстрее вернуться назад. По моим расчётам это должно было спровоцировать молдавских всадников, но Штефан как будто разгадал и этот мой замысел: конница не двигалась.

  

   Так мы простояли друг напротив друга почти час. Скоро должны были сгуститься сумерки, и тут я увидел, что задние ряды молдавского войска двинулись в сторону Букурешть, а передние, по-прежнему обращённые в мою сторону, прикрывают им отход. Если бы я не решился напасть до темноты, Штефан просто укрылся бы в городе, понимая, что темнота даст мне преимущество, которое даже лучше, чем деревья. Деревья защищали моих воинов от удара конницы и от вражеских стрел, но ограничивали свободу передвижения. А темнота сделала бы мою пехоту почти невидимой для конницы, но не ограничивала бы в манёвре.

  

   Поняв, что от меня ускользает последняя возможность сразиться с молдаванами сегодня, я отдал приказ моей пехоте выйти из леса и напасть. Первый и второй ряды пехоты держали в руках копья, чтобы остановить несущихся навстречу молдавских коней. Остальные шли с луками, чтобы целиться во всадников. Справа и слева пехоту прикрывала моя малочисленная конница. Шесть тысяч румынских крестьян, вооружённых кто чем и зачастую не имевших даже кожаного доспеха, я предпочёл оставить в тылу:

   - Если увидите, что впереди, справа или слева нужна ваша помощь, то помогите.

  

   "Будь, что будет, - думал я, находясь на правом крыле своего войска, - но от боя не уклонюсь".

  

   * * *

  

   Битва - это столкновение воли двух военачальников, повелевающих каждый своей армией. И во время битвы я чувствовал, что воля Штефана как будто железная, и она оберегает его людей надёжнее, чем металлический доспех.

  

   На этот раз молдаване, чьё войско по-прежнему составляла лишь конница, приняли бой и ударили прямо в середину моего войска. Иначе и быть не могло, потому что если бы они попытались ударить в бок, тогда часть моей конницы, расположенная с другого бока, получила бы возможность добраться до возов, а Штефан явно стремился защитить их, во что бы то ни стало.

  

   После первого удара пеший строй моих воинов не был прорван, но выгнулся подковой, концы которой почти сомкнулись за спинами молдавских всадников. На это я тоже рассчитывал. Надеялся взять эту конницу в кольцо. Именно поэтому следовало ударить по молдаванам справа и слева, помочь концам подковы соединиться, но вражеские всадники как будто не почувствовали удара, не чувствовали ран от моего меча или турецких сабель, а упрямо рвались вперёд, чтобы разделить моё войско надвое.

  

   Конница, в которой много тысяч, подобна стремительной и сильной реке. Что для неё два ручейка по сотне всадников в каждом! Эти ручейки хотят течь поперёк, нарушить движение мощного потока, но вместо этого поток увлекает их, и они движутся с ним вместе, продолжая наносить и получать удары.

  

   Я сам не заметил, как оказался уже не с краю, а в середине схватки. Более того - на границе между копьями моей пехоты и молдавским строем. Правда, большинство копий уже сломалось, а строй моей пехоты смешался. Рядов уже не существовало. Осталась лишь толпа с щитами, которая служила берегами молдавской "реке", текшей мимо, в сторону леса, но уже не так стремительно.

  

   "Что её задерживает? - думал я. - Неужели, те шесть тысяч румынских крестьян, вооружённых по большей части косами и вилами?" Только они не давали молдаванам разорвать моё войско надвое!