Счастье рядом

— Какой на ночь глядя фельдшер? А ну, Катерина, тяни их отсюда. Развели ароматы!

Девушка спрыгнула с лежанки, затянула у горла платок.

— А что, Харитоша, может, и верно выбросить?

Харитоша растерянно замахал руками, запричитал: «Что скажет начальство!» — а Катя, поколебавшись немного: «Опять же крысы их могут на улице пожрать, потом отвечай», — решительно натянула рукавицы. Она ухватилась за хвосты двух околевших свиней и поволокла их к двери. Потом столь же бесцеремонно выбросила двух других и распахнула дверцу. «Бу-бу-бу-у», — забормотал Харитоша, потирая руки. «Ничего, ничего, — успокоила Аглая Митрофановна, — такую баню не выстудишь!» Она взяла березовое полено и просунула в прожорливую пасть печурки. И все-таки холодный воздух подбирался к ногам и поднимался к низкому потолку хибары. Он вытеснял тепло и вместе с ним сладковатый трупный настой.

Наконец Катя прихлопнула низкую тяжелую дверцу, бросила на лежанку брезентовые рукавицы, сняла платок.

— Помогаете дежурить? — спросил Андрей.

— Сама себе помогаю, — усмехнулась Катя. — С утра свиней кормить надо, вот и сижу тут с Харитошей.

—— Катя у нас свинарка. На ней да на ее матери вся ферма держится.

— Так держится, что свиньи дохнут.

— Свиньи... Знала бы ты, Катя, кто подложил тебе этих свиней. И тебе, и всем нам...

— А чего знать-то? Бригадир Зеленин кормов не припас. Вот и подложил.

— Эх ты, Зеленин... Головушка ты садовая.

— А кто?

— Кто-кто. Нет его ноне. Был, да весь вышел. Ан не весь? Ну да ладно, нечего тебе голову дурить. Будешь много знать, скоро состаришься. Вообще-то плохи дела в этой бригаде, — обратилась Кондратова к Андрею. — Земля не родит, да и любовь к ней поотбили. Ладно хоть со «Светлым путем» укрупнились. Не то бы совсем беда.

— А им с нами беда, — вставила Катя. — Нахлебниками кличут. Робишь, робишь, а все нахлебники.

Харитоша ходил по избушке, подбирал поленья в одну груду, наклонялся над брезентом, где недавно лежали туши свиней, и все покачивал головой. Словно жалел, что их выбросили.

— Да уймись ты, Харитоша. Ничего тебе не будет, — сказала Катя. — Мы тут ни при чем. Не с нас и спрос. Но Харитоша все равно не находил себе места. Сложив аккуратно брезент, он нахлобучил вислоухую заячью шапку и побрел к двери.

— Чудной! — сказала Аглая Митрофановна. «Не чудной, а какой-то забитый», — подумал Андрей и вспомнил свой спор с Антониной Подъяновой. «Не такая уж тут глухомань», — говорила она. Но от Харитоши, робкого и одичавшего, все-таки веяло глухоманью и стариной. Облик его никак не вязался с сегодняшним и тем более с завтрашним днем.

Андрей стоял возле печки, грел ноги и смотрел на Аглаю Митрофановну, на то, как ворошила она книжонки на полке, прибитой над столом, и переговаривалась с Катей.

— Сплошь животноводческие, — ворчала она. — Хотя бы одну художественную принесли. Ты ведь совсем молодая, а читаешь что?

— А мне некогда. Я в техникум поступать хочу. Мне бы учебники одолеть.

Кондратова расставила книги в том же порядке, как они стояли до этого, и присела на скамью.

— Ну, как, Андрей Игнатьевич, ожили?

— Хорошо! — ответил Андрей. — Тепла теперь до самого Северогорска хватит.

— Как сказать. Хватило бы до деревни.

Аглая Митрофановна начала собираться. Она застегнула крючки тулупа. Туго завязала шапку. Взяла кнут.

— Ну, Катюша, спасибо за постой! Читай свои науки. Не тоскуй.

Они простились с Катей и вышли на улицу. Здесь столкнулись с Харитошей. Он хлопотал возле околевших свиней и, как только открылась дверца, поволок их в избу.

— Чудак человек! — крикнула Аглая Митрофановна. — Чего ты возишься со своими покойниками?

— Бу-бу-бу, — лепетал Харитоша, затаскивая свиней. Потом выскочил на улицу, низко поклонился, прижав руку к груди, и тяжело хлопнул дверцей.

— Чудак... — повторила Кондратова, усаживаясь в санях. — Раньше в каждой деревне был свой дурак. И теперь, видно, не перевелись. А переведутся, обязательно переведутся.

«Не в них дело, — подумал Андрей. — Не чувствует себя Харитоша человеком». И еще подумал: «Не было в передачах Розы Ивановны ни дохлых свиней, ни низких удоев. Они обязательно росли, как и поголовье скота. Не хочет осложнять себе жизнь».

Остальную часть дороги говорили о Федоре Митрофановиче и любимой племяннице Кондратовой — Але.

— Небось, облюбовал Алюшку-то в невесты? — с плутоватой ухмылкой спросила Аглая Митрофановна. — А что, девушка ладная растет. Душой чистая и добрая. Пальцем никого не тронет и за себя постоит. Егоза только, ох, егоза!..

Глава шестнадцатая

1