Счастье со второй попытки

Там Данте усвоил урок: нельзя показывать слабость, иначе тебя забьют. И он никогда не показывал ее. Он стал надменным эгоистом и выработал в себе защитные механизмы, которые в дальнейшем сослужили ему хорошую службу. И вдруг один механизм сломался, и Данте почувствовал пустоту.

– Я хочу извиниться перед тобой.

Беатрис вскинула голову.

– Я тоже хочу попросить у тебя прощения, – горячо начала она, но мгновенно запнулась. – Уверяю тебя, тебе не надо беспокоиться о ребенке. Я никогда не подвергну его опасности.

– Его?

– Или ее.

– Ты хочешь знать?

– Я не уверена… – Печаль мелькнула на лице Беатрис. Ее первая беременность длилась недолго, поэтому ей не сообщили пол нерожденного ребенка. – Разве пол будет иметь значение? – спросила она, отгоняя от себя грустные мысли.

– Значение?

– Я имею в виду, может ли женщина занять трон?

Глаза ее расширились, когда она увидела, как рука его приближается к ее животу.

– В будущем сможет.

Данте отнял свою руку, но Беатрис захотелось снова ощутить его прикосновение. Тревожная дрожь пробежала по ее телу.

– Ты хочешь изменить порядки?

– Да, постепенно.

На этот раз Беатрис облегченно улыбнулась. Но когда Данте кивнул в сторону извилистой лестницы с коваными перилами, ведущей в личные апартаменты наследника трона, она снова напряглась.

– Я действительно думаю, что сегодняшний прием – это хорошая идея. Там я увижу твоих родителей. – Возможно, при людях они не станут отпускать свои язвительные замечания. – В котором часу?..

– В котором часу?..

Повернувшись спиной к стеклянному лифту, Данте кивнул в сторону лестницы. Он знал, что Беатрис боится закрытого пространства и предпочитает ходить пешком.

– В какую комнату мне идти? – начала она, но запнулась. – Я буду жить в нашей… То есть в твоей комнате? – пробормотала она и покраснела.

Вряд ли их комната долго оставалась свободной.

Наверное, Данте приглашал к себе тех девушек, которых прочили ему в невесты. При этой мысли Беатрис почувствовала приступ тошноты. Ведь она страдала от одиночества и воздержания, и было бы честно, если бы Данте поступал так же. Но жизнь во дворце нельзя было назвать честной.

– Я не убирал оттуда свои вещи.

Беатрис замерла.

– Ты имеешь в виду, что… – Неужели он хочет сказать, что они будут жить в одной комнате?

– И твои вещи тоже там.

Это было сказано таким непринужденным тоном, что Беатрис смутилась. Возможно, горничные недоглядели, потому что такой непорядок был недопустим во дворце.

Ведь здесь имелся целый штат прислуги, который должен был все делать за нее.

Рядом всегда был кто‑то, кто с готовностью бросался зашнуровать ее ботинки, сделать ей сэндвич или постирать ее колготки, и для Беатрис это было унизительно.

Она ожидала, что Данте будет смеяться вместе с ней, когда она рассказала ему о том, что отчитала служителя за то, что он положил ей не то количество сахара, но Данте лишь нахмурился.

– Расслабься и принимай это так, как есть, – сказал он.

И в этот момент она поняла, что они перестали смеяться вместе над одним и тем же. И Данте вообще перестал смеяться – тот Данте исчез навсегда. Иногда Беатрис задумывалась о том, а существовал ли он на самом деле.

Она с печалью взглянула на его осунувшееся после двух бессонных ночей лицо.

– Это твоя комната. Я поселюсь в какой‑нибудь другой.

– Это была наша комната, – с особым ударением на слово «наша» сказал Данте. – Ты можешь поселиться в ней. Там ты найдешь свои вещи.

Данте велел не трогать их, и никто не смел ослушаться его. Ему была неприятна мысль о том, что кто‑то другой может прикасаться к вещам Беатрис.

Там он больше не спал. Он спал на кушетке в своем офисе. И не потому, что чего‑то избегал. Просто так было удобнее.

В его офисе всегда был запас одежды, а также беговая дорожка. Там можно было принять душ, надеть свежую рубашку. Однако в таком режиме стиралась граница между рабочими часами и свободным временем. Словом, времени на личную жизнь совсем не оставалось.

Он ни от чего не прятался. В этом не было ничего символического. Беатрис ушла, и так было лучше для нее и для него.

– Но я еще не вернулась, – с неопределенной интонацией проговорила она.

Беатрис полагала, что после отъезда ее вещи куда‑то убрали, и не раз хотела попросить вернуть их ей.

Данте пожал плечами, проведя рукой по темным волосам, и вздохнул, дав ей этим понять, что она раздувает проблему из ничего.

– Но ты ведь здесь.

Беатрис не могла спорить с этим, но это означало спать с ним в одной постели… В той самой, которую они делили раньше. И это, в общем‑то, было нетрудно. Когда‑то она уехала отсюда, отказавшись от этой жизни, но теперь снова вернулась. А это означало встретиться с вызовами – безотносительно к тому, где она собиралась спать.

И на этот раз, когда его рука прикоснулась к ее щеке, она прижалась к ней.

– Послушай, я знаю, что тебе трудно, но… – Данте не договорил, тихо выругавшись, потому что открылась дверь, и Беатрис отскочила от него.

Сначала послышался чей‑то смех, а потом появились две женщины в фартуках и наколках. Увидев Данте, первая фигура остановилась так быстро, что вторая, поменьше, натолкнулась на нее.