Счастье у моря

Ей нравилось работать с этим материалом, потому что он позволял добиваться удивительных эффектов. Свечки, сделанные из него, было даже жалко жечь. Стаканчики уже были на дюйм заполнены не до конца застывшей голубой парафиново-восковой смесью, из которой торчали фитили. Сейчас было самое время заняться декорированием. Уиллоу насыпала немного «песка» из золотых блесток и аккуратно вдавила в воск несколько ракушек разных форм и размеров, а сверху для надежности сбрызнула все это бесцветным клеем. Потом взяла гелевый воск и стала медленно, чтобы не пузырился, заливать его в одну из форм. Заполнив стаканчик почти до краев и слегка закрепив фитиль между двумя полосками липкой ленты (иначе при застывании геля он мог сдвинуться из центра свечки), Уиллоу перешла к следующей форме. Затвердевший гель должен был остаться прозрачным, но слегка искриться на солнце.

От голубых свечек Уиллоу перешла к оранжевым. Осторожно приклеив ко дну чаш, сделанных из половинок апельсиновой кожуры, металлические диски с фитилями, она влила туда парафиново-восковую смесь, остывшую до нужной температуры и чудесно пахнущую.

Далее по списку были свечки, напоминающие бокалы. Зачерпнув еще немного геля, Уиллоу поставила его топиться и вынула из коробки фужеры.

– Не рановато ли пить?

Подняв глаза, Уиллоу увидела, что к дверному косяку прислонился заляпанный краской Эндрю. Она улыбнулась, сердце слегка подпрыгнуло. Или даже не слегка.

– Мой дед говорил: «Где-то солнце уже поднялось над нок-реей. Так почему бы моряку не пропустить первый стаканчик?» Правда, может, его и не стоит принимать за образец по части употребления спиртного, потому что в итоге он умер от печеночной недостаточности.

– Извините, – сказал Эндрю, переступая порог.

– Ничего, это произошло очень давно. Мне было лет семь или восемь. Я плохо знала того дедушку: он только иногда приходил на семейные сборища и напивался в уголке. Нам с братом казалось, что это весело.

– У вас тоже есть брат? Старший? Младший?

– Старший.

– И у меня. Нет ничего хуже старших братьев, правда? – сказал Эндрю.

Уиллоу улыбнулась. В детстве Люк нещадно ее дразнил, отрабатывал на ней приемы фехтования, воровал у нее игрушки, рисовал всякие гадости на пластиковых лошадках, ставил мишек в неприличные позы, с разгромным счетом выигрывал во все настольные, карточные и компьютерные игры. Зато он навалял Ричарду Блейку, когда тот нарочно сломал макет моста, который Уиллоу строила несколько месяцев. Вечерами Люк, вместо того чтобы тусоваться с друзьями, забирал ее из школы, а по понедельникам, когда мама допоздна задерживалась на работе, готовил ужин. Когда Уиллоу призналась ему, что влюбилась, он уговорил того мальчика (это был его лучший друг Дэвид) пригласить ее на свидание. Он крепко обнял ее, когда однажды утром она нашла своего кролика мертвым. Чем старше они становились, тем сильнее сближались, и теперь Уиллоу очень жалела, что Люк живет в Австралии, и они редко видятся.

– Да мой вроде ничего, – сказала она.

– Повезло, – ответил Эндрю.

– А вы со своим не ладите?

– Ой, сейчас, пожалуй, гораздо лучше, чем раньше. Хотя я по-прежнему считаю, что Джейкоб иногда бывает тем еще говнюком. Скоро вы сами его увидите: он на несколько дней приедет. А в детстве мы так дрались, что, наверное, до сих пор не все синяки зажили.

– В детстве и не полагается ладить со старшими братьями. Это такое правило, – сказала Уиллоу.

– Серьезно? Тогда ладно.

– А еще братья или сестры у вас есть?

– Младшая сестра Лотти. Ее дочка Поппи глухая (та же проблема, что у меня, только гораздо хуже). Пока еще почти не разговаривает, мы все общаемся с ней на языке жестов.

– Это та малышка, чья фотография стоит у вас в спальне?

– Да.

– Там у нее очень счастливое личико.

Эндрю помолчал, как будто ждал от Уиллоу еще каких-то слов. Наконец он ответил:

– Она и правда счастлива. Очень живая веселая девочка. Почти совсем ничего не слышит, но не огорчается из-за этого, потому что не понимает, чего лишается.

– Дети переносят многие вещи намного легче, чем взрослые. Средство общения вы ей дали, пусть и не совсем такое, как у остальных. А больше ей ничего не нужно. Ну кроме тонны блестящих розовых игрушек.

Несколько секунд Эндрю смотрел на Уиллоу с удивлением.

– Знаете, когда я говорю людям, что моя племянница глухая, абсолютно все тут же говорят: «Ах, мне очень жаль!» Как будто она ужасно больна, и всю нашу семью нужно жалеть из-за того, что на нас свалилось такое проклятие. А вы отметили то, чего многие слышащие не понимают. Счастлива ли она? Когда речь идет о ребенке, это, конечно, главное. Да, в остальном она совершенно здорова, а раз она счастлива, значит, счастливы и мы.

– Кажется, вы достигли идеального баланса.

Эндрю улыбнулся.

– Разве что блестящих игрушек могло бы быть побольше.

– Их у девочки сколько ни есть, всегда мало.

Помолчав немного, Эндрю сказал:

– Я хочу, чтобы она гордилась тем, какая она. Чтобы знала, что может все. Может стать тем, кем пожелает. Не хочу, чтобы она думала: «Мне это недоступно, потому что я глухая».