Счастье у моря

Честное слово: ты самая замечательная девушка из всех, кого я встречал, и я бы с радостью провел весь день в твоей постели, обнимая тебя и, может быть, даже наслаждаясь новыми восхитительными поцелуями. Но я не знаю, где мы с тобой находимся: поцеловала ли ты меня в виде исключения или это был шаг вперед, не пожалеешь ли ты о нем сегодня утром. Я избавлю тебя от возвращения к неловкому разговору. Если ты по-прежнему не хочешь отношений, я буду счастлив ждать до тех пор, пока ты их не захочешь. Если же ночью ты решила отбросить свою осторожность и не прочь как следует это отметить, то я приглашаю тебя на ужин – на наше официальное первое свидание. Я приготовлю тикку[4]из курицы с масалой, будут свечи, цветы и, разумеется, поцелуи. Если ты этого пока не хочешь, ничего страшного. Излишки соуса я заморожу. Скажешь «нет» – никакой неловкости не будет, обещаю. Скажешь «да» – буду ждать тебя в семь.

Надеюсь, что твой,

Эндрю

О боже! От такой милой записки невозможно было не улыбнуться. Даже удивительно, как много Уиллоу уже чувствовала к этому молодому человеку. И хоть одна часть ее по-прежнему высказывалась против того, чтобы бросаться с головой в новые отношения через считаные дни по приезде в деревню Счастья, другая часть хотела увидеть, к чему придет этот невероятный роман.

Интересно, что бы сказала мама, если бы узнала, что дочь переехала в новый дом и почти сразу влюбилась. У Уиллоу не было близких отношений с матерью. Несколько лет назад родители развелись: мама уехала в Шотландию, подальше от отца, а сама Уиллоу – в Сент-Октавию, где жила Руби. Но и до того они не были близки. Главным чувством, которое мать выражала по отношению к ней, было разочарование. Когда она что-нибудь говорила или делала, мама неизменно качала головой и вздыхала: «Ох, Уиллоу!» – а узнав о ее переезде в деревню Счастья, произнесла это раза три или четыре за один разговор. Как бы то ни было, в сердечных делах мамино одобрение (точнее, почти наверняка неодобрение) и подавно не требовалось.

Руби, скорее всего, заняла бы противоположную позицию: посоветовала бы перестать мямлить и постараться по полной использовать представившуюся возможность. Они знали друг друга с университета: были соседками по комнате в общежитии. Руби, безусловно, отличалась от Уиллоу большей безбашенностью.

Нет, принимать такие решения имело смысл только самостоятельно. Что ей хотелось делать, а что следовало делать – это были, пожалуй, совершенно разные вещи. В следующий раз, когда увидит Эндрю, она прислушается к собственному сердцу: как оно ей подскажет, так она и поступит.

* * *

К своему магазинчику Уиллоу подошла чуть раньше девяти. Улица была почти пустая. Только Табита открывала паб к завтраку. Уиллоу помахала ей. Видимо, новости о ночных подвигах Тайного общества Счастья еще не облетели деревню. Но едва Уиллоу успела переступить порог, как показалась Мэри: пожилая леди бежала, возбужденно жестикулируя:

– Я получила, Тэбби! Получила!

– С вами все в порядке? Что вы получили?

– Секретный подарок! – ответила Мэри взволнованно.

Уиллоу наблюдала эту сцену из своего магазина.

– Правда? И что же там? – спросила Табита, выставляя перед дверью доску с меню.

Из сыроварни вышел Роджер в сопровождении Дороти и своей сестры Лиз.

– Что происходит?

– Мэри тоже получила подарок, – объяснила Табита.

Уиллоу подумала, не выйти ли и ей на улицу, но врать она не умела. Могла не устоять перед инквизицией, если бы к ней подступили с вопросами. Поэтому решила помыть витрину: так хотя бы можно было слышать, кто что говорит. Уиллоу быстро набрала в тазик мыльной воды, взяла тряпку и вышла за дверь.

Собрав вокруг себя целую толпу, Мэри показывала всем свои винтажные часики.

– Вчера поздно вечером ко мне кто-то постучался. Открываю – никого. Только эта коробочка в красивой обертке с часами внутри.

Перед тем как приняться за мытье, Уиллоу быстро оглянулась. Дороти имела несколько растерянный вид: конечно, если Мэри тоже получила таинственный подарок, значит, тот пирог, который она нашла на своем пороге, вряд ли был от Джозефа.