Счастье в мгновении. Часть 3

— Подходящий случай сказать тебе, что… Ты будешь в восторге! — с пламенной убежденностью вставляет она и называет по существу: — Директор агентства ввел новое дополнительное направление для всех-всех моделей «Актерское искусство»! После твоего выступления было положено проводить разные моноспектакли, театральные постановки на прививание моделям больше актерских, танцевальных навыков и в связи с этим предоставления им возможности, работая моделью-актрисой, путешествовать по миру. Нас будут обучать всем тонкостям профессионализма известные актеры и в конце выдадут сертификаты, что мы можем в каких-то театрах и не только Мадрида работать актрисами. Модель-актриса! Статусно! Участие необязательное, но помимо дополнительного образования и престижа, нам еще и платить за это потом будут, поэтому желают все. Будет проводится кастинг, выберут лучших, способных к обучению. На прослушиваниях нужно разыграть любую сценку либо озвучить отрывок из любой художественной книги, либо придумать самим какой-то монолог… Подробностей не знаю, Максимилиан все позже расскажет. Тебя уже внесли в список участниц на пробы! Ты же у нас писательница, значит, творческий человек! Как сказал начальник: «Прочувствуйте слова и вложите их в каждую смотрящую на вас душу!» Фигурируют все филиалы! Ну, что скажешь? Чего так побледнела? Чего не прыгаешь, как бы ты делала это раньше, узнав такие новости?

Что? Какие пробы? Какое театральное представление?

— Мне бы быть моделью… Училкой не так уж весело работать, — отвечает Кэтрин, но я не соображаю, о чем они.

— Милана! Ты не такая! — прямо высказывается Джуана. — Ты кого-то ждешь?

Митчелл подталкивает меня локтем, пробуждая, и насмешливым голоском лепечет:

— Уверена, она не одна! Покажешь нам своего кавалера испанца? Не поверю ни за что, что ты явилась одна!

— Даниэль с тобой? — повторно влезает Джуана.

— Ааа… так его Даниэль зовут, — посмеивается Кэтрин. — Вот и узнали!

Я стою в сосредоточенной позе. Фраза Митчелл клеймит мозг: «Уверена, она не одна! Покажешь нам своего кавалера испанца?»

Увертываюсь от расспросов улыбкой и молчанием, но неистребимая любовь искалеченного нашла меня:

— Любимая! Миланочка! Я потерял тебя! Ты, не предупредив, отошла. — И с восхищением громче дополняет, осмотрев девушек: — До чего прекрасны сегодня женщины, на какую ни глянь!

Земля уходит у меня из-под ног. Обезумев, что не только девушки, но вся мужская половина, отделенная от нас несколькими метрами, за которой я сторожила, оборачивается на меня и, оторопело уставившись, развешивает уши, меня пробирает сильная дрожь. «Я не оправдала их ожидания и теперь подвергнусь словесным нападкам». Митчелл, стоявшая спиной к потрясшему всех видению, с недоумением окидывает закаменелых подруг, и сама бросает взгляд назад:

— Да что вы там увиде… — Подавив нехороший смешок, она столбенеет.

Неожиданный приход меня не с самой безупречной сексуальной моделью мужчиной, как они предполагали, а с обычным парнем и к тому же в инвалидной коляске, огорошил всех. Я считала себя подготовленной к этой минуте, но нет…

Охваченная каким-то мучительным стыдом, я абсурдно что-то мелю:

— Ппред-ставь-тесь, это м-м-мой, мой… — Сбивчиво говорю и не досказываю. Руки, опущенные по обеим сторонам платья, теребят ткань, сжимая её, мотор в груди наращивает скорость, как поезд, а уничтожающие моё душевное равновесие прожигающие глаза со всех сторон цепляются мне в горло, как лезвие, обволакивают глотку, как вирусная ангина, затрудняющая и говорить, и дышать. И что можно здесь сделать, что предпринять? Но моя боль — ничто по сравнению с той, что испытывает изувеченный. Терзаемый непрошенными чужими состраданиями, он удерживает себя так, как хватает ему сил. И только мне понятна эта жалкая улыбка, только мне понятен его кажущимся спокойным взгляд, но на эти пальцы, крепко-накрепко стиснувшие подлокотники кресла, плотно сжатые скулы, и глубокое отчаяние, идущее от гулко бьющегося сердца, никто не смотрит. В этом — вся правда его состояния. А приподнятые уголки губ показывают другим лишь одно — ещё не вытравленную душу. Но будь этот день неделю назад, он бы не был таким: он бы накричал, нагрубил, обиделся, выказал раздражение. Тогда он не протягивал канат между борьбой и болезнью. Его силы были подобны камню, недвижимые, как и он сам, и чёрные, как смерть. А сию минуту и глухой, обратив на него очи, не заметит в нём и капли угнетенности или не желания жить. Цена его силы — любовь. Не станет её, не станет его. Для одних любовь — плотское наслаждение, для других — очередная забава или потеха, а для инвалида — смысл жизни. Цель его — я, я, которая не властна над его любовью. Даже захлебываясь от дыхания сокрушительной бездны любви, я не могу открыть ему истинную природу чувств.