Счастье в мгновении. Часть 3

Сегодня эта добрейшая в мире душа, словно нежный меланхоличный розоватый рассвет. Каждая девушка точно букет аромата, но она, даже завядшая изнутри, дарит ласковое благоухание. Гармонирующая с пробуждением дня, миниатюрная, хорошенькая, утонченная вливает в сердце умиление и оказывает на меня вторичное ослепительное поражение. «Как ей это удается?» Шелестевшее платье, извиваясь, раскидывается за нею, как лиловый веер павлиньего хвоста. Кожа в дневном освещении принимает оттенки светлого бархата. Любуясь изгибом между талией и женственными бедрами, во мне вскипает кровь. Хрупкая с прекрасными руками, созданными для ласк, изъявляющая женственность и девичью скромность, она наполняет свои движения хрупким обаянием, изяществом и чарами окутывает мужчин, покоренных её грацией. Поклонники еще не осадили её, но это вопрос времени. Перед столь лакомой конфеткой не каждый устоит. «Её чары могут составить угрозу твоей клятве. Это губительное очарование, сочетавшее в себе магическую силу и непорочность, действует сильнее, чем кокетливые острые взгляды всех взятых на свадьбе дам. Не продержишься ты…» — усмехается надо мной подсознание, посылая мне вызов. «Я смогу, смогу, смогу!» — повторяю внутренне я, издерганный до предела.

«На ее ручонке — символ этого дня. Не ожидал… Я тоже повязал, но, чтобы эта прутинка не была предельно заметной, поверх нее надел наручные часы».

Под копной завитых волос, окруженных солнечными лучами, — неповторимая красота, таящаяся в женском теле. «Погиб я, всего лишь взглянув на неё. И ангелов она соблазнила своей красотой». Округлости весьма четко прорисовываются под обтянутым верхом её платья, тончайшая талия принуждают остро реагировать орудие любви мужчины. Затмение звезды! Она затмила всех звезд! Роковая красота! Околдованный одним её видом, я усердствую, чтобы ничем не выдавать своей любви, но то ли от появившегося возбуждения от выпитого, то ли оттого, что я пленен до конца, ощущаю, какой неистовой страстью одержим, что не могу вытащить себя из власти навязчивой мысли о том, как бы хотелось мне возвратиться в прошлое, в те безумные сладкие ночи. Схватить бы её с рвением в объятия, впиться бы яростным поцелуем и наслаждаться бы ею как редким в мире лакомством, связав себя с нею близостью телесной и душевной. Возвратить бы нам те безумные сладкие ночи под иными звездами. Она и не представляет, какой пожар может разжечь во мне. Потрясенный тем, как она бросилась к нам с Питером, я, мгновенно отлучившись, все же был охвачен пьянящим ароматом женщины. Кровь разом отхлынула у меня от сердца. Но что это было? Что подвигло её? Она желала поприветствовать меня или Питера? Эта девушка ясно дала мне понять, чтобы я сторонился её до какой-то поры. Вне всякого сомнения, она разлюбила меня; я наскучил её своими ограничениями, своей надоедливой любовью. Но ведь, не отрываясь, она настойчиво задерживает взгляды на мне. Из-за чего? Воспламенит ли ревность это женское сердце, придет ли она ко мне, забыв напрочь о другом мужчине, как бы он себя не чувствовал? Однако заигрываться мне нельзя. Встряхиваю головой, чтобы отогнать непрошеное видение, и заставляю исчезнуть это чувство. Поклявшись себе, что я и глазом не посмотрю на неё, чтобы избежать разоблачения, мне нужно забыть о своем плененном сердце. Не только ради себя, но и ради неё. На карту поставлена ее жизнь. Если она так любит его, если она счастлива в том, что помогает ему и живет с ним, то я, подавленный неизбежностью и неимоверно возмущенный, приложу силы, чтобы продержаться до конца дня под пыткой бесплодных желаний.

Солнце жжет нещадно. Знойный раскаленный ветер стесняет дыхание.

Я сглаживаю с лица все мысли о ней, которые всякий прочтет и, стараясь держаться как можно непринужденнее, обжигаю повторно свое горло жгучим напитком, выпивая за старую любовь, туша её глотком — чтобы опустошить свой мозг, чтобы перестать мыслить и не будить в себе никаких чувств. Проявляя сдержанность суждений в окружении друзей, я заключаю, что пора завершать этот пустой треп и пошлый юмор двух шутников.

— Бросьте дурачиться! Достаточно тривиально это. Расскажите о своих увлечениях, интересах, — предлагаю я, не желая забавляться пустой болтовней. Повзрослел? Постарел? Изменился? Поменял свой комплекс убеждений? Не пойму. Но стал иначе относиться ко всякому разговору, считая, что обмениваться словами надо со смыслом, обсуждать вещи, имеющие значение, а не те, что лежат на поверхности и являются очевидными.

— Что-что, о чем он? Старик, не узнаю тебя! — Я смеюсь молчаливым смехом. — Совсем от рук отбился! — то и дело хохочет Ден, высказывая ту или иную шутку, над которой после все смеются. Для них — норма, для меня — дикость, хотя в былые времена я и сам составлял компанию озорных, но, видимо, я и впрямь изменил отношение к миру, чему я рад.