Счастье в мгновении. Часть 3

Мама, Мария не унимаются. Стену вражды между двумя семействами не разломить ничем. Больно. В моих мыслях была надежда, что Марк поможет изменить отношение моей мамы к прошлому, но она не оправдалась. Вечный камень на её сердце — ненависть к моему отцу. Питеру тоже невыносимы такие заскоки его матери. Моей-то и нет дела до этого брака, но Марии… Она не осталась на свадьбе собственного сына! Вскинув гордо подбородок, она унеслась, считая себя жертвой во всей истории. Как так можно? Неужто обида сильнее и важнее, чем значимое событие ее выросшего сынишки? Поддерживая меня, Питер и сам нуждается в поддержке. За своим юмором брат научился прикрывать серьезные вещи, пока его грудь раздирается на части. «Никогда не пожалуется». Дети враждебных семейных кругов давным-давно отпустили обиды, но их родители еще продолжают воевать, непонятно за что и зачем. Измерив их четверых беглым взглядом, меня поразило то, насколько за эти годы каждый из нас постарел. Зависть, ненависть, обиды оставили следы на их лицах. «Мы должны быть сильнее их, мудрее и не позволять проявлять гнев на их ненависть», — уверял меня Питер, ни сказавший и слова в ходе той битвы, после которой не ушли с поле боя лишь мужчины.

Когда я ненароком увидела отца, вставшего на мою защиту, то инстинктивно затряслась, — дрожь не проходит и в сию минуту — и ноги мои не чуяли под собой ничего. Гладко выбритый, не с запущенной бородой с проседью, одетый по случаю, с седой макушкой, с изрытым глубокими морщинами лицом, повел себя, как настоящий мужчина. Отец держался, когда на него со всех сторон сыпались открытые угрозы, грязные слова, запреты об общении им со мной и его сыном. Ни единого упрека, ни единой замызганной фразы не было сорвано с его уст. В его глазах, руках, теле нет ни одного проявления злости, только-только горькие сожаления.

Бросая украдкой взгляд на отца, завязавшего разговор с легкостью благовоспитанного человека с тем, кто является новым мужчиной его бывшей супруги, меня одолевают мысли, как он изменился. Другой бы на его месте проявил дерзость, ревность, остерегался бы такого общения, смотрел из-под опущенных ресниц на соперника, сердясь. Но не он. С ним произошли глобальные перемены. И… не сон ли это, не сон, что он стал таким, каким я всегда представляла его, сильного, справедливого, доброго? Я чувствую, как мое сердце тянется к этому новоявленному мужчине, чем-то напоминающим своей деформировавшейся внешностью любимого дедушку. Не могу объяснить себе, что со мной происходит. Подобного я не чувствовала. До того, как я узрела его здесь, я была сдобрена не лучшими мыслями о нем. Но не тотчас. Обуреваемая неизвестными доныне мне чувствами, я желаю подойти к нему, я желаю поговорить и выслушать этого человека. Он давно мне хочет что-то сказать.

Внезапно, будто распознав, что кто-то взирает и думает о нем, он встречается глазами со мной, и я молча выдерживаю его взгляд. Сказав что-то Марку, тот улыбается. Не говорят ли они обо мне? Эндрю уважительно встречает обоих и рукой указывает, куда им можно присесть.

Спугнутая высказыванием Даниэля, что он увидел Мейсона, идущего к нам, я отвлекаюсь от своих дум.

Музыканты на сцене. Гости толпятся, занимают места, ожидая молодых с таким нетерпением. Джексон на сцене. «Отошел от меня как можно дальше?»

Жених, находясь в крайней тревоге, размещается у арки. Я стою рядом с Даниэлем в самом конце дорожки — мы не проходим и уступаем места родственникам семейства Эндрю. Меня охватывают переживания, что мы даже не успели поговорить с Ритчелл до начала церемонии. Думается мне, что, еле сдерживая эмоции, я бы вряд ли поддержала бы её.

Секунда, две, нежным контрастом вливается ангельская музыка Johann Pachelbel «Сanon in D Major». Скрипка поет завораживающие сердце фразы, выводя их тонкой-тонкой линией, и поднимается ввысь под извивы мелодии, создавая неразличимую мягкую дымку, реявшую над красотой необъятных далей. Все замирают, пораженные, взволнованные. Мое сердце тоже не находит себе покоя. И меня кидает то в мороз, то в жар. Пилотирующий этим вечером озвучивает:

— Свадебное празднество объявляется открытым! Встречаем овациями нашу неподражаемую цветущую грацию Жозефину-Ритчелл!