Счастье в мгновении. Часть 3

Очнувшись от смутных рассуждений, в поле моего зрения появляется отец, а следом за ним и Наталья. Ее манеры, взгляд лишены назойливого женского любопытства. Эта пара за час, просиженный за столом, почти ни с кем не поддерживала беседу. Выразив поначалу Майклу и Энн соболезнования, они в ленивом покое принялись за кушанья. По мимическим признакам можно заметить, что не так они уж и полны скорби, каждый в своих думах. Я поднимаюсь с табуретки. Попрощавшись со мной до завтра и из-под палки, по его инициативе, приобнявшись с ним, он коротко пропускает через мое ухо: «Вы с Питером побудьте с матерью еще несколько дней… Она, кажется, не в себе…» Но я, слегка в раздражении от его примечания, не отпустив полностью обиду на него, отвечаю ему вполголоса, с бесстрастно-непроницаемым выражением, когда Натальи уже не оказывается в доме: «Это естественная реакция на смерть… Это вы с Анной по-актерски скрыли чувства… И мы с Питером сами рассудим, когда нам уезжать. На твоем месте я бы побыл рядом с ней, а не с Натальей». Джейсон, с недовольной миной, встретившись взглядом с Тайлером, накидывающим на плечи мамы, дрожащей от сквозняка, тянущегося из открытой двери, свой теплый пиджак, брякает: «Вас двоих со Стоуном будет для нее предостаточно. Что там с Брендоном у тебя? Что за арест? Ник трезвонил мне, а я и недопонял, что он мне вещал… Мы с Натальей тогда на пару дней отъезжали к ее друзьям, в пригород… Я не мог дозвониться ни до тебя, ни до Тайлера. Тайлер донес тонкости происшествия, когда тебя уже отпустили». Перейдя на другое, он, следя за предписанными приличиями формальностями, рассыпается в дохлых выгораживаниях себя, но я, смутно заподозрив, что ему всегда было не до меня, и он при случае находит себе оправдание, снимая с себя ответственность, когда что-то случается со мной, проявляю при людях, чтобы не болтали и об этом, ледяную вежливость и с нараставшим недовольством направляю ненужную ни для меня, ни для него беседу в самый конец: «Свернем этот разговор. Ты уходить собирался, не так ли? Наталья ждет». И он разворачивается на носках, с ясностью улавливая мой намек, что я не буду с ним говорить о себе. Уже проходил я через это и ни к чему дельному это не приводило. Я то и слышал: «Я же тебе говорил. Надо вот так было делать! Не слушал ты отца!» Хватит! У него своя жизнь, у меня — своя.

— Мам, прекрати! — упорствует Питер, сменяя место и усаживаясь впритык к матери, где сидел Тайлер, удалившийся на улицу, отвечая на вызов телефона. Брат отбирает у матери графин с абсентом, отставляя его подальше. Я взглядываю на них. Ее нездоровый цвет лица, красные от хмеля и слез глаза, говорят о том, как она загнала себя вглубь страданий.

— Таков пластырь к сердцу — бесполезен. Когда-то я тоже считал, что с его помощью можно заклеить рану. А она углубилась сильнее. Джексон, скажи, разве я не прав? — вскользь бросает он в мой адрес.

Я молчу, доверху забит подлинным отчаянным раздумьем и не в силах никого приободрить.

— Да ему не до нас. Я ж с детдома и не мать для него.

Что-то кольнуло в моей груди.

Питер прижимает маму к своему плечу. Ее склоненное лицо отрешено донельзя.

— Что ты такое говоришь, мам! Что за!.. Джексон, ну скажи же ты!

— Стыдно сказать, что твою мать бросили на мусорку, поближе к отходам?

Сквозя взглядом поверх их голов, я бурчу:

— Не стыдно. Тебе должно быть стыдно, что ты столько лет лгала нам.

— О чем вы? — Питер стискивает челюсти и выпрямляет спину, отслоняя мать. — Мам, ты-ты… — Брат моргает округлившимися зрачками, обводя ими начавшую снова рыдать.

Ритчелл, слышавшая наш разговор, голосит из кухни, примыкавшей к комнате, допуская бестактность, чтобы я не начал скандалить:

— Джексон, подойди, пожалуйста!

Я следую к Ритчелл после того, как говорю маме в глаза:

— Наберись смелости рассказать ему…

Жозефина, раскрыв духовку, в которой пекутся печенья с черничным конфитюром и заварным кремом её собственной рецептуры, и протыкая квадратики зубочисткой для проверки готовности, говорит мне, не оборачиваясь:

— Разберешься с ним? — И головой указывает на самовар, стоящий на столешнице. — Надо бы заварить чая и расходиться по домам… Я так умаялась уже за этот день, да и Майклу, человеку ковыляющему хромой ногой, с Энн надо отдыхать…

Зевнув, я отвечаю с утомленной монотонностью:

— Ты же меня не ради этого позвала?

Не вызывает во мне сомнений, что она будет отчитывать меня за то, как я обошелся с ее подругой. Уверен. Всю дорогу сюда ни слова не сказала ни мне, ни Питеру.

— Джексон, — она вытирает руки о фартук и привстает, — это не мое дело, и она сама хотела тебе сказать об этом. Но…

Мгновение и я становлюсь бодрым, замечая про себя, что под «она» и «хотела сказать» Ритчелл обозначает Милану.

— Появилась одна новая причина, по которой она снова принялась отстаивать чужие права…

Припоминается мне, что в одной из реплик Миланы прозвучали слова: «…а сейчас — тем более», был намек на что-то, но я как-то и не придал ему значения.