Счастье в мгновении. Часть 3

— Могу я позволить себе смелость спросить, отчего такая паника и спешка в твоих действиях? — непонимающе допрашивает Джексон. — Ты ищешь Ритчелл и Питера?

Отделавшись кивком, продолжаю поиски, переживая за то, что мама в любой момент может меня заметить.

— Так они в саду гуляют, последовали нашему плану, — усмехается Джексон, про себя что-то добавляя, что Питер всегда найдет повод прихватить все его идеи, — поэтому я успел еще с ними поболтать, а к тебе в это время снова прилипли Похитители Ангелов! — с ревностным порывом вставляет он.

— Что же ты отмалчивался! — восклицаю, чувствуя, как колит в желудке от нарастающего волнения. — И не сейчас, Джексон, говорить о Похитителях Ангелов! Бежим!!! — Осознав, что мы в минуте от изобличения, я рвусь с места, держа за руку Джексона. От выбранной космической скорости, я теряю по дороге туфельку, но возвращаться за ней не время, несмотря на то, как долго я ее выбирала в магазине и пообещала себе, что она займет особое место на полке, так как красивее такой пары обуви я еще не встречала.

Увидев воркующих Ритчелл и Питера, на расстоянии, впопыхах из меня вырывается:

— М-ма-ма. Т-там.

Вчетвером мы выдвигаемся из сада и, словно выбежавшие из сказки короли и королевы, мчим к дому родителей Ритчелл, который станет нашим укрытием.

Глава 23 Джексон

Добираясь до места, мы только и громкословим, как изменить отношение Анны Фьючерс к семье Моррисов.

Расположившись в деревянной открытой летней беседке с решетчатым каркасом по низу, возле дома, под раскатистым деревом, встречающего всяк приходящего дружелюбным объятием, мы усаживаемся за округлым столом, в классические кресла с подлокотниками, обивка которых выражена цветом закатного пожара. «Собралась чета влюбленных». Напротив меня, рядом с мангалом, на подставке помещен никелированный серебристый самовар на дровах с ажурными ручками, подаренный Ником Фьючерсом на годовщину свадьбы Эндрю и Аннет семь лет назад.

Питер, сняв пиджак и накинув его на возлюбленную, собирает у запястья рукава белой рубашки и принимается разжигать угли. От зажженных мерцающих светодиодных светлячков на тоненьких незаметных веточках, напоминающих муравейник звезд, повисших прямо над головой, и включенных четырех настенных фонарей, с имитированными свечами по кругу беседки, порождается атмосфера тепла, уюта, умиротворенности. Прикрыв глаза, растянув губы в блаженной улыбке, я отдаюсь этому мгновению, когда как мое небесное видение исполняет стих, сочиненный ею и прочитанный мне в момент танца, под издающие звуки кипящей воды в самоваре, приносящие своеобразное пронзительное пение.

— Белиссимо! — отзывается с восхищением Питер. — Чем не аккомпанемент под твои творения? — не переставая следить за чаном, выказывает он, взмахнув рукой.

С сияющей улыбкой на губах Милана благодарит брата, не убирая взгляда от меня. Завороженный её красотой, нежностью голоса, которым она произносит любовные строки, я убеждаюсь, что эта Лазурь обладает даром покорять сердца.

Иной раз я задаюсь вопросом: «Что я сделал, что она даже через столько лет выбрала меня, а не коренного испанца, заморочившего ей голову?» Эгоизма и ревности от меня не отнять.

«А также властности, гордости и излишней вспыльчивости», — поддакивает разум, увеличивая список моих отвратительных качеств. Но у кого же их нет?! Ритчелл, вон, иногда ленивая и рассеянная, Питер — занудный, вечно жующий еду, любитель поспорить, даже если он неправ, и кольнуть шуткой, Милана… Вот! Человек, у которого нет недостатков! Но… если можно отнести упрямство, капризность и болтливость к отклонениям, тогда и она с незначительными особенностями, придающие ей индивидуальность.

Питер, демонстрируя свои навыки по завариванию чайных изысканных напитков, показывает сестре, с открытым ртом впитывающей то, что он приукрашено возвещает — какие засушенные фрукты лучше совмещать друг с другом, чтобы создать неповторимый аромат. «И обязательно несколько веточек мяты!» — дважды повторяет он.

— Ну чайный сомелье! Взгляните!.. — с нелепой торжественностью сказываю я, добродушно подтрунивая над братом, и вынимаю из внутреннего кармана верхней одежды маску, которая мне мешается. И кто придумал такую забаву — прятать свои лица в разукрашенную повязку?

Глядя в искрившиеся озорством мои глаза, он глумится:

— А ты сиди, помалкивай! Если такой умный, поднимай свой зад и дуй сюда! А то утонул в кресле, как барон, — оглушительный хохот срывается из его уст, разделяющий Миланой.

— Не я навязал себе эту роль! Того требуют традиции высшего общества: маскарады, балы, танцы… — с актерской интонацией я даю обратный ответ, выделяя слова движением руки. — Мне идет, не правда ли?

После издевательского смешка, слетающего из него, он передразнивает меня, перегнув с издевкой:

— Тебе не хватает пуза, как у пресыщенного всеми благами богатого дядьки, и закрученных черных усов. А еще сатиновых шароваров. Так что, далеко вашему величеству до настоящего барона, поэтому и нечего блистать в роли великого соблазнителя!