Читаем Счастливая сколопендра полностью

– Ужас какой! – я покачал головой. – Десять лет жизни. Почти бесконечность.

Пауза.

– Кстати, в «Сколопендру» требуется бармен, – киргизочка надела тапки. – Полтинник обещают на руки.

– Неплохо. Прикину. Подумаю, – равнодушно ответил я и, подхватив пакет, понёс его на кухню.

Моя реакция не понравилась Гале. Она остановилась в дверях и провела пальцем по пыльной микроволновке.

– Давно не убирался, – не то спросила она, не то сказала утвердительно. В её голосе прозвучал целый букет ноток: досада, насмешка, укор и даже гадливость.

– Не было времени, – ответил я и сам же рассмеялся.

– Понятно. Я так и думала. – Галя дунула на палец, будто это был не палец, а дымящейся ствол револьвера.

Киргизочка ополоснула руки и села на диван, закинув нога на ногу. Выглядела она просто сумасшедшим образом: в коротких шортиках и жёлтом топе.

– Будешь вино? – спросил я, доставая штопор. – Ты сегодня безумно красивая! Просто слов нет. Все метафоры меркнут.

– Буду, – ответила Галя, пропустив мой комплимент мимо ушей.

Она и сама всё это прекрасно знала, но знала она и другое: я способен на многое. Если бы не мои способности, то зачем, для чего я тогда нужен киргизочке? Чем я ей так приглянулся? В отличие от Маши, Галя не была тщеславна.

Я был уверен, что привлекаю Галю не чем-то абстрактным в будущем, а именно своим актуальным талантом. Да, последние месяцы выдались для меня непростыми, просто провальными. Это правда. Но! Но, даже несмотря на это и всю мою тогдашнюю социальную ничтожность, в духовном плане я, очевидно, превосходил Галю. Это бесило её, но и жёстко цепляло: крючками были мои рассказы. Я держал на них киргизочку, как сказочную щуку, не давая ей уплыть. Но мне хотелось большего. Мне хотелось поддеть её и втащить к себе в лодку. Галя же сопротивлялась, натягивая между нами леску: то ли оттого что крючки поизносились, то ли из-за моего образа жизни или из вредности, а может, из-за всего сразу… Разве поймёшь женскую логику?

* * *

– Переезжай ко мне. Будем вместе убираться в квартире, – предложил я, закручивая штопор в бутылку. – Ты будешь мне готовить еду и заваривать чай, а я буду лучше и больше писать. Честное слово!

– Нет уж, спасибо! У тебя тут для двоих мало места, – ответила Галя.

– Неправда. – Я улыбнулся и разлил вино по бокалам. – Во-первых, мы будем одним целым. А во-вторых, у меня шикарные жилищные условия. Так называемая евродвушка. Сорок один метр с балконом. Разве мало? Ну, предположим, даже если мало, то, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Поговорки никогда не врут.

Галя кисло улыбнулась. Она не любила поговорок и не верила им. Ей нравился Бунин: его породистость, интеллигентность и душевная холодность. Киргизочка считала Ивана Алексеевича глубоким автором с безукоризненным стилем. Я – мягко говоря, нет. Из-за этого мы, кстати, и поругались с Галей единственный раз. Так сказать, на литературной почве.

А начиналось всё невинно. Субботним вечером мы решали, что посмотреть перед сном. Галя предложила фильм «Солнечный удар», который снял Никита Михалков по произведениям Бунина. Я фыркнул, заявив, что первый – ещё норм, а вот второй – это полное днище: одно пижонство и словоблудие. К тому же он был за белых, но я-то – красный. Киргизочка что-то мне резко ответила. Слово за слово, началась перепалка. Крики. Взаимные обвинения. Мат. Минут через десять мы успокоились, и я согласился на «Солнечный удар». Фильм мне понравился, а вот Бунин стал ещё неприятней. У меня появилось к нему предубеждение. Помню, прочитав его дневник под названием «Окаянные дни», я подумал: «Если это не сборник анекдотов, а, видимо, это не так, то, значит, это именно то, что сейчас называют “либераху порвало” – идеальный случай».

Ради интереса я купил ещё две книги Бунина, типа самые-самые: роман «Жизнь Арсеньева» и сборник рассказов «Тёмные аллеи». Прочитав их, я окончательно всё решил для себя: «Ну и говно.

И за что ему только Нобелевскую премию дали? Какая-то мутная история. Похоже, политика».

* * *

– Ещё не время съезжаться, – подвела черту Галя. – Давай сейчас не будем об этом.

– Не хочешь – как хочешь. – Я протянул ей бокал вина.

Мы выпили. В комнате царил полумрак.

– Может, гирлянду включить? – спросил я. Она так и висела на книжном шкафу после Нового года.

Галя кивнула. Я нажал на кнопку и получил немедленный результат. Комнату заполнил мигающий праздничный свет. Атмосфера стала как в детстве. Заворожённость. Мы с Галей притихли. Каждый думал о своём. Я поставил бокал на журнальный столик и прошёлся по комнате, заложив руки за спину, как Наполеон. Киргизочка пристально наблюдала за мной, щуря свои и без того узкие глаза.

Она получала удовольствие оттого, что я чувствую неловкость, а Галя точно знала, что именно неловкость я сейчас испытываю. Вчера я выслал ей свой новый рассказ и теперь ждал вердикта. Именно вердикта: «казнить нельзя помиловать». Где будет запятая? С некоторых пор я сделал Галю, по терминологии Стивена Кинга, своим идеальным читателем. Но я пошёл дальше него: сделал Галю своим единственным читателем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века