Счастливчик

– Да, бери, только быстро, а то сюда дежурный по части идет. Все, удачи, я побежал, – у КПП обернулся и крикнул: – Ир, ты, если что, приходи еще, поможем. Да, и еще. Сержант может быть заместителем командира взвода. А вилок солдатам не дают, все ложками лопаем. Ну, пока, – махнул рукой и скрылся в ярком прямоугольнике проходной.

Ира вернулась домой, заглянула к проснувшейся матери:

– Мам, я дома, спи.

– Ирочка, ты письмо Севушке напиши.

– Да, мама, прямо сейчас и сяду.

Пока Ира приготовила место на кухонном столе, переоделась в домашнее, Елена Федоровна заснула. Ирина заглянула в комнату матери, чтобы выключить свет, и посмотрела в лицо спящей. Подумала о том, что врачи не дают больше года при таком сердце, даже если уход будет идеальный и лекарства самые современные. Сильно сдала мама. Если бы знала, почему Кузнецова перестала заходить!

Поправляя одеяло, увидела конверт с письмом, зажатый в руке матери. Елена Федоровна улыбнулась во сне, и губы, едва шевельнувшись, позвали тихонько-тихонько:

– Севушка!..

Ира прошла на кухню, села за стол. Развернула тетрадку с вложенным в нее солдатским конвертом без марки, принесенную ею из военной части. Выдернула аккуратно двойной листочек и, вздохнув, начала писать:

«Дорогая мамочка и сестренка моя, с солдатским приветом к вам ваш сын и брат Всеволод Авдеев!»

И дальше текст письма сообщал в присущем одному только Севе стиле, что служба идет хорошо, что он теперь уже «годок», что недавно его назначили заместителем командира взвода, а в прошлые выходные замполит возил их на автобусе в Дрезден на экскурсию. Ирина старательно описывала Цвингер – дрезденскую галерею, о которой специально читала в читальном зале краевой библиотеки.

Письмо ладилось, и только дойдя до места: «Вот хохма-то, давно хотел вам написать, что в столовой и первое, и второе едим ложкой, а в Дрездене зашли в гаштет, – это кафе у немцев так называется – а там вилки и ножи, так я...». Ира остановилась, дала передохнуть уставшим пальцам и глазам. Вспомнилось ей, как сама-то, старше брата на два года, водила его, пятилетнего мальчишечку, за руку в парк гулять, кататься на аттракционах. Какой белоголовый, хороший, послушный мальчишка был Сева. Как хорошо они дружили и любили друг друга, прямо как в сказке про братца Иванушку и сестрицу Аленушку. Вспомнился совсем пацан, стриженный наголо, с оттопыренными ушами и тонкой шеей, какой-то беззащитный в своей детскости, призывник Сева, растерянно, смешно приникнувший к окну вагона сплющенным о стекло носом, и его голос на перроне, на прощание сказавший: «Не грусти, сестренка».

Протянув руку, Ира достала из-за картины, висящей на стене, маленький серый казенный бланк. В который уже раз прочитала сообщение о том, что на шестом месяце службы рядовой-десантник Авдеев Всеволод Георгиевич пропал без вести во время выполнения интернационального долга на территории Демократической республики Афганистан.

Только Генка Кузнецов, друг Севы, рассказал все Ирине, жутко плача пьяными слезами, глухо и страшно пристукивая протезами ног об пол этой самой кухоньки, когда Елена Федоровна лежала в кардиоцентре.

Не пропал Сева, а погиб от взрыва мины, и разнесло его бедного в клочья, почему и сообщили, что пропал, чтобы гроб с землей не посылать.

– Ведь вот он, Севка, передо мной бежал. Брали мы тогда кишлачок один под Баграмом. Суки духи плотно били по нам из минометов из-за дувалов. Видел я, откуда бьют. Кричал Севке, чтобы брал левее, там дыра в дувале была, можно было оттуда падлюк достать. Да куда там! Они стреляют, мы стреляем. Грохот... Тут-то и взрыв, прямо под ногами Севки... – умолк Генка, налил неверной рукой стопку водки, проглотил:

– Как рвануло! Я смотрю, ищу, а Севки нет нигде. Потом второй взрыв, ноги мне до колен – в кашу. Генка тяжело вздохнул и протянул Ирине медаль «За отвагу», – это его, Севкина...

Ирина вздохнула, отодвинула письмо, зажала в кулак медаль, уткнулась лицом в руки, лежащие на тетрадях, тонко пахнущих гуталином, кирзой, табаком и еще чем-то неуловимым и горько, беззвучно заплакала.

Глава 6. ТВАРЬ

Крепко спит Андрей, сквозь сон смутно чувствуя, что что-то тревожит его, не дает полностью погрузиться в сладкие ночные грезы. Вздрагивает, понимая, что чей-то взгляд сверлит его ненавистью и злобой. Осторожно Андрей переворачивается на спину, открывает глаза и цепенеет от ужаса. Низкий брезентовый потолок нависает над ним, но не это пугает Андрея. С провисшего палаточного полога, уцепившись суставчатыми лапами-когтями, свисает прямо над лицом огромный скорпион. Неуловимо быстро насекомое протягивает клешни к голове Андрея, впивается ими в лицо и приближает к шее мерзкое жало с каплей яда и смотрит немигающим взглядом равнодушной злобной твари в остановившиеся от страха глаза человека...

Какое нехитрое развлечение – бродить по залам краеведческого музея, глазеть на всяческие диковинки, предметы стародавнего быта, такие смешные, трогательные. Любоваться красотой природы, пусть даже такой – заспиртованной и засушенной.