— Видно, с желудком у нее что-то случилось, мама жаловалась, что болит очень. Это правда? — продолжал расспрашивать отца Сташек. Отец собрал упряжь и устало бросил ее себе на плечо.
— Поставь телегу в сарай, похоже, дождь будет.
— Хорошо, папа.
Отец, тяжело ступая, сделал два шага, остановился и повернулся к сыну:
— У матери рак.
Сташек оперся о дверь конюшни. К счастью, мать до последней минуты своей жизни не знала, что у нее за болезнь.
На следующий день они отвезли ее в больницу.
— Спасибо тебе, сынок, что ты приехал. Одно меня беспокоит: только бы они меня здесь долго не продержали, а то жатва идет, отец один не справится. Ведь Зоська ему еще не помощница.
— Все будет хорошо, мама.
— Как там у тебя, сынок, дела идут на этом твоем море?
— Привык.
— А большое оно, море-то?
— Большое, мама.
— Нужно будет как-нибудь к тебе приехать.
— Обязательно.
— А то в деревне столько дел всяких, времени ни на что не хватает. Но вот выйду из больницы, так после жатвы, к осени поближе, к тебе, сынок, приеду. Ведь я никогда еще моря не видела.
И не увидела никогда… Она умерла через месяц, в самую жатву, когда полные зерна нивы легко поддавались косцам.
Что там может быть, за горой? За горой гора — мир. Так, может, к морю его привел интерес к неизведанному? Это было бы слишком наивно. Отец и мать мечтали о том, чтобы Сташек после них принял хозяйство. Четыре гектара неплохой земли, дом, хотя и старый, но еще крепкий, только что построенная конюшня, сарай, сад, пасека.
— Жизнь, сынок, лучше становится. Закончишь сельскохозяйственный институт, посмотришь, как другие хозяйничают, машины выпишешь — к тому времени их хватать будет — и жить станешь, как пан помещик. И мы с матерью при тебе устроимся. Зоську замуж отдадим… — рассуждал отец, когда они со Сташеком везли сено с берегов Струга. Телега громыхала, сено благоухало, бодрящий вечер укутывал уставшую от жары и от трудового дня деревню; то тут, то там лаяли собаки, поблескивали первые звезды. Сташек грыз сладкий стебелек клевера и молчал.