Счастливчик

— Что ты мелешь? С кем бы из знакомых офицеров я ни разговаривала, все удивляются, как ты сумел выбраться из такого тяжелого положения, а некоторые меня даже поздравляют. Какое отношение эта комиссия имеет к тебе?

— Видишь ли, они еще о подробностях со мной не разговаривали. И вообще, давай лучше закончим разговор на эту тему, уже поздно, а тебе завтра рано на работу.

— Только ты им не поддавайся! Что они от тебя хотят? Да и что твоя команда на это скажет? Не могу себе представить, чтобы тебя могли снять с должности командира корабля.

— Ох, Аня, Аня! Давай уж лучше спать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

И Анна, выскользнув из-под одеяла, пошла к раскладушке, чтобы не мешать мужу, обложенному гипсовой броней…

Но Соляку не спалось: гипс давил на руку, которая то чесалась, то немела. Это его злило и мучило, он пробовал лечь поудобнее, поправляя, тормошил подушку, но заснуть никак не удавалось. Он хотел зажечь лампу и попытаться еще почитать, но не решился, услышав ровное дыхание жены. Она только что уснула, а свет мог ее разбудить. Анна… Сколько у нее забот каждый день, сколько энергии, сколько сил приходится тратить. «Ты пойдешь на корабль, а мне придется хозяйство снова взвалить на себя, о великий господин и командир, попробовал бы ты сам себе приказать и тут же самому все это сделать, обо всем помнить, обо всех заботиться». Она права. Спросил бы меня кто-нибудь, знаю ли я, сколько стоит килограмм говядины на бульон, сколько курица, яйца, овощи, джем, ага! Даже хлеб, не говоря уже о том, как различить их сорт, знаю только, что люблю черный хлеб, и капризничаю, когда его нет на столе. А сколько стоят колготки для Малгоськи, сколько туфельки, была ли девочка у зубного врача… На корабле все идет по заведенному порядку: трап, рапорт, расписание занятий, политучеба, завтрак, обед, утвержденное меню, анализы у врача — все в свое время, по очереди, по расписанию. Анна… Она здесь, спит, достаточно только протянуть руку. Она существует, и невозможно себе представить, что могло быть иначе. А ведь все могло случиться — уж нечего притворяться, были у тебя такие мысли, были: какое-то мгновение, доли секунды, а столько пришлось передумать. Тогда на корабле, во время шторма, был такой момент, когда волна рухнула на надстройки, разбила иллюминаторы, ворвалась в ходовую рубку и бросила его о борт. До конца жизни Соляк будет помнить это мгновение, то, о чем он тогда думал, и ощущение, когда казалось, что время тянется бесконечно долго. Страх? Кто этого не пережил, не поверит, что в такой момент человек — во всяком случае, так было с ним — не чувствует ни страха, ни физической боли. Мысль отбросила все лишнее и с холодной логикой регистрировала происходящее. Больше того, она была способна предвидеть различные возможности, то, чем это все может кончиться. «Удар воды. Началось, что-то будет дальше? Мы тонем? Все ли надели спасательные пояса? Дать приказ оставить корабль? Не поздно ли? Нас втянет в водоворот, море накроет людей. Встань, встань! Руль! Корабль под водой? Он висит в воздухе, винт не касается воды. Желудок подкатывается к горлу, мы летим вниз. Еще шаг, нужно подойти к рулю. Там уже Марек, хорошо. Снова вода. Я утону, нас задавят эти стены, ребята остались в машинном отделении. Аня, что она скажет Малгоське? Руль, руль! Хорошо. Корпус дрожит. Винт схватил воду. Так держать, Марек, мы еще поживем, ребята, поживем… Теперь только так держать. „Морус“ слушается руля, не сдается, борется. Вздох, глубокий вздох, все в порядке, Аня, все в порядке! Симпатичный этот Марек, да и толстяк Стрыяк тоже. Бороться, бороться, нет, так легко с нами не справиться, еще не раз мы померимся силами с морем, мы еще поживем!» А ведь от момента, когда волна его повалила, до того, как он снова встал на свое место, прошло не больше секунды. И всякий раз, когда ему вспоминается это мгновение, — а вспоминаться оно, видно, будет до конца его жизни, — подумав, Соляк приходит к выводу, что одним он может гордиться: все это время его мысли концентрировались только на том, как спасти людей и корабль. Его удивляло свое почти полное равнодушие к тому, что с ним лично может в любую минуту случиться. Это значит, что он считал случившееся чем-то естественным, в такие моменты человек должен ждать, но чего? Смерти? Он помнит холодное любопытство, не беспокойство даже, на него уже не оставалось времени, а простое любопытство: когда и как «это» начнется? Нехорошо, Соляк, ты становишься фаталистом, если ждешь «чего-то».