Счастливчик

Маляк быстро спускался по заросшему травой склону. Он чувствовал в себе гнев, ему было жалко своих товарищей, и в то же время его преследовал страх, от которого рубашка прилипала к телу. «У меня есть шанс, все еще есть шанс убежать, — ободрял он себя, — мне же всегда везло, ведь судьба на моей стороне… Лишь бы выбраться на дорогу. Ведь мео из деревни шли толпой, их привлекали свет и звуки боя, они не могли меня заметить, я же побежал в другую сторону, укрылся за насыпью, я успел выскочить, прежде чем сомкнулось кольцо погони. Бежать, незаметно скрыться… Надеюсь, им не удалось захватить шофера врасплох? А может, и его тоже отвлек летающий над долиной самолет, может, он отошел от машины?» Маляк представил себе рослого молодцеватого солдата в застиранном хлопчатобумажном мундире с пятнами масла; ему казалось, что он видит, как тот вскидывает на плечо пулемет и идет по тропинке между домами. Вот тогда-то его и могли пристукнуть.

Роберт шел, едва волоча ноги, спотыкался; он пытался удержаться от падения, хватаясь за покрытые жесткой листвой ветки кустов, которые ломались с сухим треском.

«Эта война — не мое дело, я должен выжить, — отодвигал он от себя возвращающееся беспокойство за судьбу своих товарищей. — Их наверняка убили. Да разве могло быть иначе? Ведь майор просто спятил, думая, что испугает их криками, заставит сдаться. Это водка на него так подействовала. Не соизволил посчитаться с опасностью, пренебрег ею. Я должен отсюда выбраться, даже если придется идти всю ночь. Почему я не взял револьвера? Жарко тебе было, идиот? Я его бросил на кровать. А девушка уже пришла и ждет».

— Тари, — умоляюще шепнул Маляк, словно просил девушку подождать еще немного.

Он спускался по скользкому, покрытому травой откосу, время от времени помогая себе руками. Трава больно кололась. Под смятыми стеблями прощупывались камни оползня, как кость через мышцы. Я напишу о Савате, покажу Коп Фена, они заслужили… Эти люди уже превращались для него в образы, он привыкал к мысли, что они перестали существовать, готов был смириться с их смертью.

— Ты должен отсюда выбраться, — шепотом убеждал он себя. — Должен, должен.

Огни факелов перемещались высоко над ним. Постепенно Роберт обретал спокойствие. Между красными огоньками он заметил белый иглообразный луч. Мой электрический фонарик. Сейчас он мне пригодился бы. Эти обезьяны умеют им пользоваться — белый луч зажигается и гаснет. Шум голосов не утихал, а, напротив, широко разливался. «Это они ищут меня, бегают по рисовому полю, разыскивают следы. Расспрашивают тех, кто пришел из деревни. Пытаются выяснить, где я. Я исчез. Но если только я завтра не улечу, как обещал майор, я с радостью вернусь сюда с солдатами и сожгу эти свинарники на сваях. Это им даром не пройдет. Я с удовольствием посмотрел бы на этого их вождя, когда веревка врежется ему в красный зоб, как он дрыгает ногами, из-под которых уходит земля. Вот бы его повесить: заслужил — пусть поболтается на виселице. А может, отложить это до победы? Не настраивать их против себя? Не загонять в джунгли, тем самым увеличивая число врагов? Ты думай не о возмездии предателям, а спасай свою шкуру», — напомнил он себе, ускорив шаг.

Далекая короткая очередь из пулемета, гудение заведенного автомобильного мотора, от которого взволнованно забилось сердце. Есть, есть. Шофер уцелел. Неожиданно на середине подъема зажглись две полосы света и погасли. Он не хочет стать мишенью. Мотор выл и хрипел. Видно, в темноте машина попала в какую-то яму и не может выбраться… Едет, спускается… Подожди, сукин сын.

Маляк побежал, но по звуку мотора понял, что ему уже не успеть. Ударил свет фар, он отражался в небе. Теперь он выезжает на шоссе. Я заблудился, держался слишком близко к лесу… Мне его не догнать. Роберт видел, как огни становятся все меньше и меньше, звук мотора удаляется, быстро пропадает… Вот уже сомкнулись горы, там был поворот на шоссе. Сбежал, оставил меня одного. Ему хотелось плакать от беспомощности.

«Я остался один, — подумал он в отчаянии, — шофер решил, что и меня тоже убили».

Роберт обернулся. Одни красные огоньки поднимались на террасы высохших рисовых полей, другие спускались в деревню, растворялись в тумане или дыме домашних очагов. Его охватило острое чувство одиночества, настолько острое, что на глаза навернулись слезы. «Возьми себя в руки, ведь ты же не позволишь схватить себя этим дикарям, — пробуждал он в себе волю к борьбе. — Раз шоферу удалось вырваться, значит, он поехал за подмогой. Автомобилем будет скорее. Посадят солдат на грузовики и приедут сюда спасать нас. Нужно добраться до шоссе, пойти им навстречу. Нечего прятаться в кустах, я должен воспользоваться темнотой и уйти подальше, как можно дальше от этого сброда. Страх только мешает действовать — вместо того чтобы оглядываться по сторонам, подумай лучше о том, как спастись, что надо сделать прежде всего, как избежать случайностей. И главное — выйти на дорогу».