Счастливчик

Роберт лежит на сухой траве, подстелив под голову пустую сумку из-под растащенных лекарств. Ноги мео, снующих возле костра, мелькают точно черные ножницы. Сидят на корточках дети, дремлют, всматриваясь в пылающий огонь. Собаки осторожно ходят вокруг и, учуяв белого, тихо ворчат.

Даже для собак я чужой.

Огонь шумит, потрескивает, насмешливо шипит. Костер освещает все вокруг. Грудастая склоняется над Робертом. Черные потрескавшиеся коленки, прилипший лист. Икры, обмотанные веревкой, словно в черных чулках. Длинные груди с воспаленными сосками, словно два наполовину выжатых куля, висят рядом, стоит лишь протянуть руку. Женщина. Ужас… Неужели судьба только это и может мне предложить?

Грудастая держит большой шар спрессованного риса, она отщипывает его, скатывает на обнаженном бедре вязкие комочки и всовывает ему в рот. Клейкие зерна увеличиваются в объеме, Роберт их жует и глотает.

— Дай пить, — просит он. Показывает пальцами на приоткрытый рот, но, когда женщина приносит новую глыбу рыхлого риса, он отворачивает голову, чувствуя под потрескавшимися губами влажную траву.

Кашель, отхаркивание. Мео расстелили свои циновки, ложатся рядом, семья за семьей. Младенцев берут в середину, кладут между взрослыми.

Только я один.

Огонь гаснет, лишь красные угольки, раздуваемые ветром, еще долго светятся. Но темнота все так же непроницаема. Лес надвигается на них, свист, призывные крики, где-то рядом плачет шакал. Звезды в вышине, холодные и ледяные. Сон одурманивает людей, они ворочаются и храпят, скрипят зубами.

«Спаси меня, — просит Роберт из глубины сердца, — сохрани».

Он лежал на правом боку. Кое-где еще вяло двигались неясные фигуры, да Смышленый обжаривал на палке выпотрошенного попугайчика. Шипел капающий на угли жир, разносился запах подгоревшего мяса.

Положив морды на вытянутые лапы, собаки прикрывали глаза, громко глотали слюну. Одна из них, выгнувшись, задней ногой пыталась выцарапать из-за уха клеща Скуля от бессильной ярости, она щелкала зубами, выкусывая блох из линяющей шерсти.

Кого я молю о спасении? Завязали мне руки, словно для молитвы. Но я из этого уже вырос. Молиться некому. Бедный создатель… Меня к жизни призвал звонок запоздавшего жильца, отец слез с кровати, чтобы открыть ему дверь, а потом не смог заснуть. Полез к матери. Смерть задушит меня, как гасил фитиль свечи, поплевав на пальцы, отец. Немного чаду — и конец. Так лучше.

Смышленый принес Жабе запеченного попугайчика. Старик в два счета вырвал мясо из птичьей грудки, а остатки бросил собакам. Они гурьбой с ворчанием и визгом рванулись в темноту.

Почему не принесли воды, почему эти мео не пьют? А может, тут плохая вода и поэтому здесь никто не живет?

Сколько звезд… Висят себе, безучастные и чужие.

Но если он все же существует… Всевидящий, — значит, он знает и меня. Ждет, чтобы осудить. Заготовил приговор. И целая вечность на раздумья? Лучше, чтобы его не было.

Робусь, береги себя.

Выдержать бы до утра. Я пил больше их. Если бы не эта нога… Жар иссушает. Должно быть, дела мои очень плохи, если такие мысли приходят в голову. Чего я жду? Захотелось чуда? Я опускаюсь до уровня этих дикарей, которые в каждом кусте видят демонов и отгоняют их при помощи заклинаний и грохота священных барабанов.

Значит, создал человека по образу и подобию своему? Если так, то нечего звать на помощь. Подобие? Черта едва. Рассуждения на уровне дошкольника. Если он существует, то откуда подобие? Он похож на таких вот карликов? Какая чепуха, смех да и только.

Так много звезд! Светящиеся зернышки мака. И все они принадлежат ему? Если бы он захотел…

— Сохрани, — выдохнул он, — выведи, освободи от этой муки.

Поблескивал огонь. Дети уже спали.

Голоса джунглей приближались, трепет, свист, какое-то уханье.

Да ведь он сам себя не хотел спасти от креста. Если даже он меня выслушает, то что потребует взамен?

Роберт пошевелил плечами. Червь точил его тело, поудобнее устраивался в мышцах. Спина болела. Вся нога была налита кровью, тяжелой, как расплавленный свинец. Он гладил ее, словно засыпающего ребенка, просил боль затихнуть, погаснуть. Позволить ему вздохнуть.

Роберт пытался дремать, то открывая, то закрывая глаза. Москиты жужжали, своими укусами вырывая его из оцепенения.

До него донеслись звуки какой-то возни и хриплого дыхания. Маляк повернул голову. Отблески догорающего костра освещали предававшуюся ночным утехам пару. Женщина вскрикнула, издала благодарный стон. Немного погодя мужчина поднялся и ушел в темноту. Какая-то собака бесшумно брела за ним.

Это уже в ней. Может, зачала. А мне конец. Для человечества это безразлично, счет стал равным. Только не для меня. Она будет в себе носить жизнь, ребенок возьмет из нее все, что ему нужно, плоть и кровь… А я? У меня есть свой червь. Значит, я оказался достойным кормить только такую жизнь? Не такой уж я подлый, я же никому не хотел зла…