Счастливчик

На часах постоянно одно и то же: двадцать минут шестого. Время остановилось. Но сейчас уже вечер. Плачут младенцы. Жаба приказывает остановиться на привал. Досконально знает он эти горы! Привел людей в пещеру. Снова шипящее попискивание испуганных летучих мышей, душный запах разлагающегося помета.

Костер, пекут куски обезьяньего мяса. Что так воняет — мясо или моя нога? Сколько времени на жаре… Но они все готовы сожрать.

Все тело в огне. Воды. Напиться. Обмыть себя. Свалиться в поток. Что за сумасшедшая страна — пиявки на деревьях, а не в воде? Разве им не хочется пить? У меня температура, я знаю. И все от этого острия. Похоже, что дела мои становятся все хуже и хуже. Этой котловины им не увидеть с самолета. Здесь можно жечь костры — никто не отличит дым от тумана. Где-то в этих горах находится гробница королей. Коп Фен сказал: три дня пути… Как раз столько я и прошел. Ад. А ведь мео могли даже наткнуться на вход в пещеру, но им и в голову не придет, что они открыли, от них столько же узнаешь, сколько от обосновавшихся здесь шакалов. Пещера как пещера. Боже, ну и попал в переплет… Я не слышал, чтобы какой-нибудь журналист побывал в плену у мео. Никто не поверит. А у меня есть фотографии. Жаба фотоаппарат забрал, но, когда старика кокнут, он опять попадет в мои руки. Я собственными глазами видел солдат. В штабе обрывают телефоны: куда я пропал? Ищут. Я оставил следы. Наивная все же идея с обрывками бумаги. Кто на этот след нападет? Нет, дело безнадежное.

Я сам видел автомобили и солдат, совсем рядом. Роберт встряхнулся. Они должны вытащить меня из этой западни. А если что-то случилось на фронте? Может, они ехали на какое-нибудь задание. На кой я им? Да. На мне вполне могли уже поставить крест. Майор, Коп Фен убиты. Но я не солдат, чихать я хотел на эту войну… Меня обязаны искать, обязаны вытащить из этой мерзости.

Боль под лопаткой донимала, зудела. Охнув, Роберт потащился к скале, уперся спиной, пытаясь найти подходящую выпуклость. Он осторожно потирал шишку, которую, казалось, видел через полотно изодранной рубашки. Чуть не в пол-яйца вздулась. Он терся, постанывая, пока вдруг боль не впилась в тело раскаленным гвоздем. Слишком сильно, червяк протестует. Подожди, все же я тебя выдавлю.

Грудастая наблюдала за Маляком, наклонив голову. Потом, видимо что-то решив, подошла к нему, повернула спиной, вытащила из брюк рубашку и осторожно дотронулась до больного места шершавыми ладонями. Роберт уперся в скалу. Грудастая сжала шишку большими пальцами, затем прижалась к ней липкими губами. Она сдавливала, отсасывала — боль и блаженство… Червь вывалился из ранки, что-то теплое заструилось по спине.

Женщина показала Роберту выплюнутую на ладонь личинку — она была не больше горошины. Белый червяк дергался, извивался.

Женщина бросила его в огонь. Червяк зашипел, как свежая шкварка. Потом она взяла щепотку серого пепла, растерла его пальцами и всыпала в ранку, Роберт доверчиво подчинялся всему; это приносило облегчение.

— Грудастая, грудастая, — бормотал он, полный благодарности. — Вот если бы еще нога…

Не стесняясь, он расстегнул брюки и показал ей черное бедро, блестящее, словно его натерли жиром, воспаленное изнутри. Но женщина только глянула и отошла к своим.

Почему она так на меня смотрит? Нет никакой надежды? В крайнем случае, мне сделают операцию. Ну пусть даже отрежут… Есть уколы, теперь не умирают от дурацкого копья. Главное — чтобы меня отбили.

Небо погасло, пурпур, меняя оттенки, переходил в темно-синий цвет, мутнел. В котловине стало темно, только огонь весело играл и светился из глубины грота. Роберт на лице чувствовал прикосновение перепончатых крыльев больших летучих мышей, они разносили мускусный запах, вылетая всей своей пищащей стаей. Ночь давила, надвигаясь как темная глыба.

Так не может больше продолжаться. «Должно же прийти спасение, — убеждал себя Роберт, перекатывая голову по сухой траве. — Ты хочешь меня спасти в последнюю минуту, — упрекал он побелевшее от звезд небо. — Небо как цветущая акация, ветви, усыпанные гроздьями цветов, источают пряный аромат. Что это значит — последняя минута? Какая из них будет последней? Я не могу с этим примириться, пойми, не могу. Зачем ты хочешь меня растоптать?»

Сидевшие у огня мео, царапая патроны об скалу, точили канавки в пулях и смазывали их пометом летучих мышей. Прошлой ночью они этого не делали. Видимо, ждут боя. Кто же мне об этом рассказывал? Летучие мыши разносят воспаление мозга — нет, это клещи, которые на них паразитируют… Заражение, столбняк. Они хотят дорого продать свою жизнь.

Где Жаба? Ушел. И Смышленого нет. Прокаженный здесь, он тащился еще медленнее меня… Не мог даже взобраться на гору.

Как они могут весь день обходиться без воды? Дайте пить. Люди, я хочу пить.

— Я умираю от жажды, — прошептал он.

Что это я болтаю? Вовсе я не умираю. Это жар меня так мучает. А я еще верил, что у них есть какие-то свои методы, что они смогут меня вылечить. Идет Жаба. Несут воду. Полный котел. Сюда. Сюда, ко мне. Вот идиоты, отнесли к огню. Будут кипятить.