Счастливчик

— Или вынуждают их продать ее, а отказом можно нажить неприятности. Мой муж меня выкрал. Замотали голову тряпьем — и в охапку. Вывезли на грузовике. «Повизгивает, хрюшечка», — смеялись. «Узнает, что такое кабанчик, так и смирится со своей судьбой, будет еще корыто похваливать».

— А убежать было нельзя?

— Солдаты только этого и ждали. Это вам не Патет Лао, а головорезы-наемники, «веселые парни», которые живут только сегодняшним днем. Король, хотя они его вроде бы должны защищать, и тот старается не ссориться с ними.

— А ваши родственники?

— Муж сказал, что я сама к нему убежала по любви, поэтому выкупа он платить не будет. Ну, раз уж я сама ушла из семьи, отец и мать от меня отреклись.

Теплый ветерок гнал клубы пыли с рисовых полей, и серая зола на склоне холма курилась. Молодая женщина прижала руками концы полотенца.

— Вы долго здесь еще пробудете?

— Наверно, недолго.

— Я тоже. Возможно, меня пошлют на фронт. Я так же, как вы, умею смотреть, глаза у меня раскрыты широко.

Глаза были чуть раскосые, карие, с почти голубыми белками, в них поблескивали безмятежность зимнего дня, искорки юмора, от длинных, выгоревших на концах ресниц падала тень на смуглые щеки. Взгляд был умный, живой.

Коп Фен прислушивался к разговору, его улыбка как бы говорила: давай-давай, не тушуйся, займись-ка ею, крути мозги, замани к себе на ночь.

— Я еще нужен? — спросил он, по-птичьи склонив голову набок.

— Наведайся на кухню, пора. Не хотите ли с нами пообедать? — пригласил женщину Маляк.

Она насмешливо посмотрела на журналиста, уверенная в том, что нравится ему.

— Спасибо, обед у меня свой, получше вашего, — она растирала упругие груди лохматым полотенцем, — но я с удовольствием сейчас зашла бы к вам выкурить сигаретку. Поболтать.

Женщина отвернулась; солнце поблескивало на ее смуглой спине — так и тянуло погладить эту коричневую кожу. Она надела блузку, застегнув ее вместо пуговиц на серебряные шарики.

Они уселись в скрипучие тростниковые кресла, в тени веранды, которая позволяла, не щуря глаз, смотреть на фиолетовое поле, стерню, выцветшую от жары, на далекие горы и серые скальные кручи, почти полностью заросшие темной зеленью джунглей. Два орла парили высоко в небе, неподвижно расправив крылья, и вдруг исчезли на фоне серой огромной скалы, растаяли, пропали в какой-то расселине. Роберт протер глаза — да, это была скала, а над нею небо, пустое, зимнее, зиявшее скукой.

Маляк разбавил можжевеловую настойку минеральной водой, несколько ящиков которой осталось от американских советников. Поварам казалось, что минеральная вода воняла лекарством; она кипела пузырьками, И от нее щипало в носу.

Он подал молодой женщине стакан, в котором лопались жемчужинки газа. Вслед за Робертом она как ни в чем не бывало сделала глоток, сморщив нос и фыркнув, как кошка.

— Хороша, — неожиданно похвалила она, — обжигает, как родниковая.

— Почему вы бросили мужа?

— Я? Он сам убежал, как только войска Патет Лао начали обстреливать город. Я осталась, потому что он мне надоел.

— А он пытался вас увезти?

— Он был слишком занят багажом, а в автомобиле уже не было места. Он только и успел что крикнуть, приспустив стекло дверцы машины: «Постарайся отсюда выбраться, встретимся во Вьентьяне». Он знал, что повстанцы мне ничего плохого не сделают.

— А разве он не мог сдаться? Перейти на их сторону?

— Нет. — Женщина рукой подтянула поджатую ногу, сбросила сандалию, истертая внутренняя поверхность которой блеснула в тени. — Если бы его поймали, то казнили бы без всякого суда. Его здесь хорошо знали. Грабитель бессовестный.

— Вы не можете ему простить, что он вас похитил?

— Уж скажите лучше — изнасиловал. Он бил меня, пинал ногами; после этой ночи я чувствовала кровь во рту, все тело болело, мне стыдно было на глаза людям показаться. Я вся была в синяках, тело распухло. Я даже не пыталась бежать, так что напрасно солдаты меня сторожили. Закрылась с головой и ждала ночи. Тут он вернулся и сказал, что с моими родителями все улажено, что он меня купил.

Роберту стало ее жаль, гибкое и упругое тело возбуждало желание. «У меня давно не было женщины», — сказал он себе. Роберт поставил пустой стакан у ножки кресла, протянул руку и погладил жесткие волосы, собранные в большой пучок. Она наклонила голову и потерлась по-кошачьи о его ладонь, прижалась к ней щекой, но потом неожиданно со злостью оттолкнула ее.

— Каждый из вас хочет меня, но всех интересует только мое тело. — Она смотрела на нагретый солнцем, дрожащий между горами воздух. — «Товарищ», говорят, а сами хотят одного — провести со мной ночь. Утром им уже не до меня, у каждого есть дела поважней.