Счастливчик

— Я в этом ничего не понимаю, — продолжал он. — Но где инженеры, которые готовили планы? Почему они согласились построить нефтехранилище так близко, зная, что это опасно?

— Пятнадцать лет все было в порядке, — сказал Пардыка. — Привыкли.

— Почему?

— Потому что ничего не случалось, — коротко засмеялся Храбрец. — Вот так же человек до тех пор не верит в возможность попасть под машину, пока не окажется на мостовой со сломанной ногой.

— Или уже мертвый.

— Или мертвый, — повторил слова Пардыки Мишталь.

Директор молчал. Он сейчас слышал то, что его уже давно мучило. И хотя он отмахивался от этих мыслей, они были где-то глубоко в нем, как отстоявшаяся горечь. Правда, сегодня он сделал все — так, по крайней мере, ему казалось, что от него зависело, — сегодня, когда опасность угрожала фабрике. Но тогда, много лет назад, он мог бы более решительно выступить против положенных на стол бумажек с написанными на них колонками цифр. Ему говорили: чем ближе стоят цистерны, тем дешевле для фабрики. «Дешевле! — подумал он. — Сегодня я вижу, чего это стоит». Директор вспомнил разговор с Дрецким, ведь он ему пытался объяснить, что в тот раз не было другого выхода, — пришлось уступить. Какой же директор не думает о том, чтобы сэкономить? И кто может предположить, что случится самое страшное? И все же нужно было предвидеть этот пожар.

«И теперь я был бы прав, — повторил он слова Дрецкого. — Выходит, нужно быть более дальновидным и не соглашаться на то, что сегодня кажется справедливым, а завтра может стать причиной несчастья?»

Моленда чувствовал, что все, что сегодня произошло, решает судьбу фабрики. И то, как они завтра будут думать друг о друге. Открылось ли в них нечто большее, чем гнев и тревога, ищущая ответа на вопрос: насколько каждый из них виноват в случившемся? Будут ли они вспоминать этот день не только как день горечи и разочарования?

«Я не виноват, — думал главный инженер. — Во всяком случае, не больше, чем каждый из них. Но то, что я пришел сюда, на фабрику, работать в то время, когда от меня уже ничего не зависело, сегодня не освобождает меня от ответственности, которую и они взяли на себя. Какой я дам ответ? Был бы жив Анджей, если бы я вместе с ними не ушел из руин, не веря в то, что он может уцелеть?»

— Нужно спасать фабрику, — сказал Моленда тихо.

Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, будто он хочет снять с себя ответственность. Он мог присоединиться к Мишталю или сказать, что все несут вину за этот несчастный случай. Даже сам Анджей, если бы он знал, что по приговору судьбы у него есть право выбора — идти на склад или нет. Но это значило обвинить невиновного, как только что сделал Мишталь. «Директор, и я, и они, — думал с горечью главный инженер, — могли бы как-то предотвратить случившееся, но не знали, что это в их силах. Но кто больше знает, тот должен больше платить за то, что не использовал своих знаний для спасения других».

— Я — главный инженер этой фабрики, Мишталь, — сказал Моленда на этот раз уже громко. — Если нужно, я предстану перед судом. И если будет необходимо, отвечу за все, что случилось.

— Вас это не касается, — ответил тот. — Это мы, те, кто здесь с самого начала…

— Никто не мог его спасти, — тихо сказал Жардецкий. — Ни человек, ни бог.

— Но давайте спасать фабрику. — Директор говорил как будто сам с собой. — Только это мы и можем теперь сделать, а потом…

И он опустил руку, словно сдавался. Так оно и было. Директор сам понимал, что после того, как они справятся с пожаром, настанет день, когда ему придется ответить на один самый важный вопрос. И не имеет значения, услышит ли он его от какого-нибудь человека, прочтет ли в его взгляде или только в своих мыслях.

Они стояли в этом месте, как перед порогом, который необходимо переступить, ибо дальше ждать уже было нечего. В них рождались еще невысказанные слова, мысли, которых они сами начали бояться.

— Пошли, — сказал Жардецкий. — Цистерна еще горит.

Площадь опустела. Всех отвели с территории, рядом с которой бушевал огонь. Туда пошли одетые в асбест люди, смотревшие на все через защитные стекла шлемов. Они были из будущего, когда огонь присмиреет и наступит тишина. Но так же, как любые пришельцы оттуда, эти люди вызывали удивление, беспокойство и даже неверие в то, что они способны делать обычные и нужные вещи.

Со всех сторон подъезжали зеленые автомобили; они создавали замкнутый круг около огня. Машины медленно приближались, обходя преграды, словно кибернетические жуки, упрямо стремящиеся к источнику света.

Секунды пульсировали в ушах, будто стук затихающего сердца. Нужно спасать мир. А он был у каждого свой: у одного помещался в ладони или в стенах дома, у другого его окружала фабричная ограда — вот эта территория и люди, живые и те, кого уже нет. Но он мог быть и больше города. И если что-то должно было уцелеть, каждый хотел выбрать то, что для него являлось самым ценным.