Счастливчик

Так я понял, что эта поездка в Лос-Анджелес, которую мы вместе совершили, стала для меня неким обрядом перехода во взрослую жизнь, какие встречаются во многих культурах по всему миру. Но в отличие от них, подразумевающих запреты или даже скарификацию — физическое подтверждение прохождения обряда, — мой обряд не включал в себя ничего подобного. Наоборот, отец нашёл в себе силы признать свою неправоту и обратил мой обряд в обряд исцеления.

Означает ли это, что я в одночасье стал взрослым? События следующих пятнадцати с небольшим лет заставляют говорить совсем об обратном. Но в тот день, 9 июня в парке с моими друзьями, семьёй и остальными доброжелателями, собравшимися вокруг меня, я почувствовал будто достиг нового уровня зрелости. У меня не было никаких сомнений, что теперь я действительно стал мужчиной, когда наклонился к торту с изображением Мики Мауса и задул свечи.

НАЧАЛЬНЫЕ ТИТРЫ

Трущобы Беверли-Хиллз, 1979-81.

Примерный перечень моих пожитков на 1980 год: вещмешок, забитый одеждой (в том числе грязной), электроплитка, разрозненная кухонная утварь, туалетные принадлежности, одеяло, простыни и заводной будильник. Ах да, ещё мебель: матрац и складной режиссёрский стул.

Моя комната была размером семнадцать на двенадцать футов с микроскопическим санузлом — туалет, душ, ванной нет, но есть раковина — настолько маленькая, что в неё не помещались тарелки, поэтому приходилось их брать с собой в душ. Голову мыл «Палмоливом», а тарелки «Хэд-энд-Шолдерс». Кладовка играла роль кухни. Пусть я жил в маленькой розовой отштукатуренной пристройке на Ширли-плейс, но редко видел эту мирную, усаженную деревьями улицу: приходил и уходил по переулку за домом. Подо мной находилось несколько смежных гаражей, где жильцы оставляли свои машины, а сверху кроме моей квартиры было ещё две. Переднее окно, шириной в шесть футов, находилось напротив розовой стены основного здания. Чтобы посмотреть через узенькое окошко в ванной, нужно было встать на унитаз: кроме мусорных бачков, припаркованных машин и заляпанного маслом асфальта смотреть было не на что. Но за 225 долларов в месяц и сроком на полгода — это был настоящий рай.

Через переулок за домом проходила граница между Беверли-Хиллз и Сенчури-Сити, небольшого района, плотно застроенного офисными зданиями из стекла и стали, где когда-то давным-давно находились старые постройки студии «Твентиз Сенчури Фокс». Ширли-Плейс назвали в честь Ширли Темпл, крупнейшей звезды «Фокс» в то время, когда всё выглядело совсем по-другому. Иногда, называемая «трущобами» Беверли-Хиллз, она кольцом из многоквартирных домов окружала более богатые жилые районы с по-настоящему роскошными и привлекательными домами — по крайней мере, на мой вкус. Люди могли купить себе большие по размеру дома за меньшие деньги по всему городу, но они жаждали именно те, у которых значился почтовый индекс 90210, ставший известным во всем мире благодаря мыльной опере Аарона Спеллинга. От школы, в которую упирался переулок, веяло духом привилегированности и исключительности. Как я выяснил в тот день, когда купил режиссёрский стул, просто пройтись мимо неё было уже само по себе приключением. Этот стул — моё первое крупное приобретение — я раздобыл в аптеке «Трифти Драгс». Возвращаясь домой в квартиру со стулом, закинутым на плечо, я, должно быть, выглядел, как настоящий деревенщина или полный тупица. Только я собрался повернуть на свой переулок, как мимо меня проехал старшеклассник на «порше» с откидным верхом. Он притормозил, посмотрел на меня пару секунд и затем перебивая рёв двигателя с турбонаддувом, выкрикнул:

— Возвращайся к себе в долину!

Не имел ни малейшего понятия, о чём он толкует. В долину? Он говорил о Сан-Фернандо[25], но для всех кого я знал, это была долина реки Фрейзер, Камп-Чилливак.

Однако меня не смутила жизнь в Беверли-Хиллз, похожая на рыбу, выдернутую из воды. Так или иначе я всегда был аутсайдером, а Эл-эй — преисподняя Америки — вообще казался их родиной. Чем больше дней я там проводил, тем больше встречал чудаков, рисковых парней и вольнодумцев. Не менее поражающим было и расово-этническое разнообразие населения. Всё что я видел в Калифорнии никогда не смогло бы существовать в Канаде с её учтивой провинциальностью и тяготению к порядку. Так что, будучи здесь в своей тарелке, я словно оказался дома. Принцип этой мекки инакомыслия был таков: несоответствие всему и вся — моё истинное «я».