Счастливчик

Алекс был сильно влюблён в Эллен, но узнал, что она помолвлена и собирается бросить учёбу ради брака. Опустошённый, он следует за ней на железнодорожную станцию, где она собирается сесть на поезд и навсегда уйти из его жизни. Эта сцена, написанная Майклом Вейторном, была трогательной и эмоциональной. В лице другой актрисы, не такой способной, как Трейси, её персонаж выглядел бы безжизненным. Во время записи я в мгновение ока потерял ощущение происходящего — просто любовался ею, как и все остальные зрители. Но некогда было витать в облаках, работа с Трейси требовала сосредоточенности, чтобы Алекс выглядел достоверно, как в предыдущих трёх сезонах, и не возникало ощущения, будто я выдавливаю его из себя. Эта сцена, как и все последующие с Трейси, побудила меня стать лучше, чем я когда-либо был.

Ей предложили контракт на следующий сезон, но она не хотела бросать Нью-Йорк, семью, театр из-за опаски быть привязанной к телевиденью на долгосрочный период. В это тяжело поверить — она появилась только в семи эпизодах «Уз», но кардинально повлияла не только на шоу, но и на меня. Отныне я стал задумываться о своём ремесле.

Она дала мне нечто большее, чем только размышления об актёрстве. Когда мы не репетировали, не записывались и не занимались обсуждением сценария, дабы максимально красочно передать отношения Алекса и Эллен, — мы подолгу зависали на съёмочной площадке. Болтали за кулисами или в зрительном зале во время перерывов, развивая нашу дружбу. Мне нравилось её чувство юмора, ум и полное отсутствие цинизма.

Семь эпизодов с Трейси были разбросаны по всему сезону, что дало ей возможность из первого ряда увидеть мою закружившуюся вихрем жизнь после выхода «Назад в будущее». В то время как большинство видело только одну сторону этого грандиозного успеха, считая, что у меня нет и не может быть поводов для печали (большую часть времени я был счастлив и доволен), только Трейси понимала, чем я жертвую ради этого успеха. Проведя детство в манхэттенском Верхнем Ист-Сайде, а точнее говоря, на Парк-авеню, посещая частную школу вместе с детьми хорошо известных людей, она не очень-то была ослеплена сопутствующими успеху атрибутами. Она была довольно проницательной, чтобы за ширмой громкого имени разглядеть истинного человека, при этом не изводя его назойливостью или напористостью. Она как бы невзначай намекала, что я мог бы обратить внимание и на другие мои одержимости.

Особенно её беспокоило количество выпиваемого мной алкоголя, она одна из первых заговорила на эту тему: не пора ли задуматься о том, что алкоголизм может стать серьезной проблемой. Ещё мы говорили о том, какому давлению я подвергаюсь, стараясь никого не подвести, доказать, что стою всех тех возможностей, представившихся на моём пути, что приходится выбирать один за другим гарантированно прибыльные проекты в ущерб росту актёрского мастерства. Перед тем как отправиться на восток Трейси сделала мне подарок в знак дружбы и надежды на то, что я успешно преодолею минное поле Голливуда. Несмотря на то, что она отлично провела с нами время, она собиралась расстаться с шоу и насовсем вернуться в Нью-Йорк. Мы договорились оставаться на связи, но понимая, что на самом деле, это был конец нашего общения. Она попросила послушать одну песню.

Случилось это так: я собирался вывести свой «300 Зет-Икс» c парковки «Парамаунт», когда Трейси проходила мимо к своему кабриолету «фольксваген». Это был один из наших последних совместных рабочих дней. Она наклонилась ко мне и вручила кассету с той самой песней. Я позвал её в машину, и предложил послушать её прямо там же на парковке. Она вставила кассету и из динамиков и гигантского сабвуфера, встроенного в заднее сиденье загрохотала музыка. Смутившись, я быстро убавил громкость и совсем отключил те динамики, из-за которых вибрировали сиденья. По салону разлетелся голос Джеймса Тейлора, как раз той громкости, которая наилучшим образом подходит к его стилю.

Я больше предпочитал «Клэш» или Элвиса Костелло (когда было грустно). Поэтому совсем не представлял, чем конкретно меня могла бы зацепить «Свит Бэйби Джеймс», чтобы стать лично значимой. Но когда услышал первые строки, посвящённые Джону Белуши[47], сразу же уловил посыл, который она хотела донести до меня. Как и многие другие комедийные актёры моего поколения, я восхищался им: в моей гардеробной комнате висела его литография работы Рона Вуда[48]. Трейси говорила, что, работая официанткой на Мартас-Винъярд в начале 80-х, несколько раз видела Белуши. Она не хотела, чтобы алкоголь сделал со мной то же, что наркотики с ним. Включая эту песню, она хотела сказать, что для меня было фатально потерять себя посреди вечеринки, в которую теперь превратилась моя жизнь. Будучи постоянно кем-то для других, я мог бы оказаться ничем для себя.