Счастливчик

Интервью состоялось в лос-анджелесском офисе моего литературного агента Нэнси Найдер. Я прилетел в Эл-Эй, чтобы уведомить продюсеров из «Дримворкс» и «Эй-Би-Си» о своём решении: они поддержали меня решительно и стойко. К концу двухчасового интервью блокнот и кассеты Тодда были заполнены: на плёнках были мои слова, а на бумаге — описание поведения, тиков, тремора и выражений моего лица. Потом начало подкатывать осознание: бог ты мой, что же я наделал? Я не поделился своей историей, а выпустил её наружу. Она больше не была моей.

Тодд знал, а до меня только начало доходить, что мои слова — это только часть статьи. Учитывая оптимистический и философский подход к болезни, мой субъективный опыт жизни с Паркинсоном неизбежно будет противопоставлен прессой с объективной суровой реальностью самой болезни. Того требовали правила хорошей журналистики. Перед врачами, учёными и конечно же сами больными, которых в Америке насчитывается полтора миллиона, предстанет картина этого ужаса, попутно заставляя и меня самого взглянуть на неё новым свежим взглядом. Когда статья появилась на страницах «Пипл», я узнал, что даже мой личный невролог доктор Роппер, который с моего разрешения тоже общался с репортёрами, не стал ничего приукрашивать.

«Роппер надеется, что Фокс будет способен функционировать ещё следующие десять лет, а возможно и дольше. Но не исключает самого худшего — Фоксу придётся оставить работу и, вполне возможно, в будущем может понадобиться ещё одна операция на мозге. „Это очень серьёзное неврологическое заболевание“, — говорит Роппер, — „В худших случаях больные живут лежачей жизнью, и за ними требуется полный уход“».

Я думал о детях. Мы с Трейси всегда старались оградить их от болезни, были единственными, кто разъяснял им её потенциальное влияние на их жизни. Теперь же им придётся сталкиваться с реакцией учителей, классных руководителей и вообще всех далёких от истинного понимания того, с чем они сталкиваются в семье. Джин вырвался из бутылки и не было никакого способа определить насколько большим он станет и где появится. Доберётся ли он до меня в своей злости, от того что я так долго держал его взаперти?

Уикенд на День Благодарения, Коннектикут, 26–29 ноября 1998.

Как только статься вышла на сайте «Пипл» — дамбу прорвало, и поток было уже не остановить. Мы собирались провести за городом четырёхдневный уикенд вместе с родителями Трейси, но мне не удавалось освободиться. Телефон разрывался. Слишком взволнованный, чтобы говорить с кем бы то ни было, я слушал сообщения на автоответчике, оставленные друзьями и родственниками. Некоторые, особенно от моего делового партнёра Нэнси Райдер, содержали пересказ кучи сообщений от газет, журнальных редакторов, теле- и радиожурналистов. Одно из таких сообщений от Дэна Разера сразило меня словно удар в солнечное сплетение. Было бы лицемерием сказать, что мне не льстило внимание средств массовой информации, особенно затрагивающих сферу развлечений, но о таком объёме я не мог и помыслить. Они придали моей истории значение национального масштаба. Дэн Разер[74]? Стало ясно, что главной новостью этого уикенда стану — я. Мои откровения попали на первую строчку всех выпусков новостей, на кабельных каналах они выходили ежечасно. Я оказался в заголовках всех крупных газет США и Канады.

Собираясь в Коннектикут, я сделал всё возможное, чтобы отвадить от себя внимание. Сказать, что я не думал о плохом, — не сказать ничего. Такие мысли проносились в голове бесконечным потоком. Больше всего я опасался, что из меня сделают трагического персонажа, беспомощную жертву. Некогда молодую звезду телеэкранов, захваченную неизлечимой болезнью и ставшую унылым объектом жалости. Жалким ублюдком. Мучительная перспектива, как и сама история. Все телефонные звонки от друзей, а также растущее количество сообщений от сочувствующих и средств массовой информации по всему миру, говорили о том, что моя история — как мы выражаемся в шоу-бизнесе — отрастила ноги. И через день, и через два, и даже через четыре — я всё ещё оставался на первых полосах и верхних строчках новостных лент. Мне казалось, что моё лицо уже настолько приелось людям, что их должно было выворачивать наружу.